Вольф Мессинг. Видевший сквозь время
Шрифт:
– Братцы, пора за стол! – громыхнул басом Дормидонт.
Артур Перешьян расставлял тарелки, Аида Михайловна раскладывала рядом ножи и вилки, ставила рюмки.
– Подождите! Сейчас картошечка дойдет! – проговорил Осип Ефремович.
– Закуски выше крыши! Омулечек! Тушеночка! Сыр-р-р! Прошу наполнить бокалы! – Дормидонт уже разливал водку по рюмкам. – Со свиданьицем, друзья дорогие Аида Михайловна и Вольф Григорьевич!
Милый друг, наконец-то мы вместе,Ты плыви, моя лодка, плыви,Сердцупропела Раиса Андреевна.
Все захохотали и стали чокаться.
– Со свиданьицем, Вольф Григорьевич!
– Со свиданьицем, мои дорогие!
Восточный фронт, 1944 год
В безоблачном небе вели бой пять самолетов. Четыре “юнкерса” и один наш “Илюшин” выписывали замысловатые круги и петли, стараясь зайти друг другу в хвост. Четверо охотились за одним, и этот один, с красными звездами на крыльях, семью звездочками у кабины пилота и с большой надписью “ВОЛЬФ МЕССИНГ” на обоих боках, вертелся чертом, уходил от них, обрушиваясь в пике и взмывая свечой вверх. Глухо стучали пулеметы, и на фюзеляже “Илюшина” появлялись все новые и новые черные отверстия. Но вот он круто развернулся и успел зайти в хвост одному из “юнкерсов”. Застучал пулемет, и немецкая машина вдруг задымила черным дымом, короткие хвосты пламени стали вырываться из-под крыльев, из мотора, и “юнкерс”, истошно воя, стремительно пошел к земле и вонзился в нее. Хлестанул короткий взрыв.
А бой в небе продолжался. Осмелевший “Илюшин” снова выписал петлю в небе и нырнул под брюхо второму “юнкерсу”. И хотя за “Илюшиным” по пятам шел еще один “юнкерс”, стреляя из пулемета, и трассирующие траектории снарядов пропарывали воздух вокруг русского самолета, тот все же вынырнул под брюхом у противника и чуть ли не разрезал его пополам очередями из пулемета в упор. И взмыл вверх, уходя в светлую синь неба.
Второй “юнкерс” загорелся сразу, черный дым окутал его, и раздался взрыв – обломки немецкого самолета закружились, завертелись в воздухе, падая вниз.
Два оставшихся “юнкерса” отвалили в сторону, истошно воя, и скоро растворились в небе.
“Илюшин” вынырнул из синевы, снизился и потянул над землей в другую сторону...
...Израненный истребитель, кренясь на правый бок, все же удачно совершил посадку, подпрыгнул и покатился по полосе, поднимая тучу пыли. Остановился и замер. Все медленнее вращались винты мотора. И по всему фюзеляжу, по красным буквам “ВОЛЬФ МЕССИНГ” и звездочкам, означающим количество сбитых самолетов, были рассыпаны черные пулевые пробоины от пулеметных выстрелов. Винты остановились, медленно отодвинулся блистер, но пилот из кабины не вылез. Видимо, не мог сам выбраться.
По краям летного поля тянулись ряды ангаров, перед которым стояли боевые самолеты, и вокруг них и внутри возились люди в комбинезонах. Они оглядывались на садящийся самолет, через некоторое время к нему уже бежали люди в бушлатах и гимнастерках.
Приставив стремянку, здоровенный механик Коля поднялся на крыло:
– Константин Сергеич? Ранен?
– Ранен... черт бы ее... нога... в унту столько крови натекло – шевельнуть не могу... – морщась от боли, ответил летчик Ковалев.
– Смотри ты, первый раз тебя угораздило – все Мессинг берег...
– Да там
– Живой все же, – подмигнул механик Коля. – Значит, помог Мессинг ...
Механик закинул руку Ковалева себе на шею, обхватил его под мышки и стал вытаскивать из кабины.
Ковалев, морщась и пыхтя, старался помочь. Наконец механик вытащил летчика на крыло, крикнул:
– Давай, принимайте. По стремянке он не сможет – нога у него!
Двое встали под крыло и протянули вверх руки. Механик Коля начал осторожно спускать грузное тело Ковалева вниз. Механики на земле подхватили его и так же бережно поставили, придерживая с двух сторон. Ковалев опирался на них, держа раненую ногу на весу, с мохнатого унта на землю стекали частые капли крови.
– Гляди, как из унта льет... – пробормотал один из механиков.
– Я ж говорю, полные крови... внутри хлюпает, – ответил Ковалев.
В это время подбежали два санитара с носилками. Ковалева уложили на них, подняли и понесли.
Механик Коля оглядел самолет, тихо присвистнул:
– И-э-эх, латать нам не перелатать...
Санитары понесли Ковалева к двухэтажному деревянному строению. У входа их поджидал командир полка, полковник Иван Суходрев в расстегнутом кожаном пальто, из-под которого виднелась гимнастерка с множеством орденов и медалей. Комполка курил папиросу и смотрел, как через поле на носилках тащат раненого. Рядом с ним стоял майор средних лет в перетянутой ремнями шинели. Комполка помахал рукой, и санитары поднесли Ковалева поближе к нему.
– Ну что, Костя? – комполка двинулся навстречу носилкам, присел на корточки. – Куда зацепило? Ногу? Живот?
– Да ногу, будь она неладна...– Ковалев приподнялся, усмехнулся. – Разрешите доложить, товарищ командир полка. В разведывательном полете нарвался на четверку “юнкерсов”. Принял бой. Поджег две машины противника. У меня все в порядке. Много дырок в фюзеляже, и гашетку пулемета заклинило.
– Слава Богу, бензобак не рванул, – ответил комполка Суходрев и ухмыльнулся. – А ведь точно, тебя этот Мессинг охраняет. Один против четверых и живой вернулся – я тебе говорю, точно охраняет!
– Выходит, так... – тоже улыбнулся Ковалев. – Я его каждый день вспоминаю...
Подошел майор в шинели, молча пожал Ковалеву руку.
– Надо же – двоих сжег, – покачал головой Иван Суходрев. – Молодец. Считай, представление об очередной награде уже написал.
– Служу Советскому Союзу! – Ковалев приложил руку к кожаной ушанке с большими очками-консервами.
– Я к тебе в госпиталь загляну. Держись, – сказал комполка Суходрев и поднялся. – Несите.
– Когда выйду, чтобы машина была как новенькая, – сказал Ковалев, когда его уносили внутрь здания.
– Будет, будет. Сам прослежу... – усмехнулся полковник Суходрев.
Москва, 1944 год
А Вольф Мессинг в это время выступал в заводском цехе. Молчали ряды станков, и между рядами толпились рабочие и работницы, в промасленных телогрейках и брезентовых куртках. Головы женщин повязаны платками, видны только их лица, глубоко запавшие глаза, худые, провалившиеся щеки. Рядом со станками – раскладушки, иногда людям приходилось спать после смены прямо здесь, не уходя из цеха.