Волгины
Шрифт:
Донесения, одно другого тревожнее и противоречивее, сыпались каждую минуту. Иногда то, о чем говорилось в них, все еще казалось неправдоподобным. Когда Спирин доложил, что в Вороничах пожар, что немецкая авиация обрушилась на станцию и все перепахала и исковеркала, Алексей сидел с минуту онемевший от этого нового удара. Он долго не мог представить себе, как это немцы могли разрушить то, что он видел еще вчера целым и невредимым.
Он вспомнил блистающий чистотой пассажирский зал, цветы на перроне, обвитую кумачом арку, прозрачные окна, дверные сверкающие ручки; вспомнил, как люди готовились к празднику открытия дороги, и спазмы
Только теперь он понял весь грозный смысл событий. И в то же время положение все еще казалось ему неясным, не столь угрожающим, а указания Кирилла Петровича об эвакуации преждевременными.
Он подбадривал служащих, расставлял их по местам, и за какие-нибудь полчаса перед ним промелькнуло много лиц, то мужественных, то растерянных, и приказаний было дано столько, что трудно было представить, что все они могли быть выполнены.
Домой он так и не дозвонился. Его вызвали на заседание партийного комитета новостройки. Голохвостов, как всегда пунктуальный и педантичный, уже готовился доложить о новом чрезвычайном плане работы партийной организации, когда завыла сирена и стекла окон задрожали от рева бомбардировщиков.
Члены парткома и с ними Алексей выбежали во двор управления. Над поселком и над лесом тяжело плыли десятки самолетов. От их басовитого гула дрожали ушные перепонки. Многие рабочие и служащие кинулись в единственное на весь поселок бомбоубежище, а некоторые все еще не представляли всей опасности и оставались на своих местах. Мужчины и женщины стояли у бараков и домиков, с тревогой и любопытством смотрели вверх.
— Наши… Нет, не наши… — гадали они.
Но вот самолеты пошли совсем низко, и Алексей увидел на темных, как будто закопченных плоскостях обведенные белой каймой черные кресты. Он стоял, ошеломленный, и смотрел вместе с другими, а чужие самолеты все плыли и плыли на восток угольниками, как дикие гуси на перелете, по семь машин в каждой группе.
Одно звено бомбардировщиков стало сворачивать в сторону солнца, описывая плавную широкую дугу. Вдруг передний самолет круто повернул и, повысив хриплый рев до звенящего воя и клекота, устремился с солнечной стороны на поселок. Он несся к земле, как коршун, завидевший в траве наседку с цыплятами. За ним, вытянувшись редкой цепью, быстро снижаясь, летели остальные шесть самолетов.
Женский пронзительный крик слился с ревом моторов. Кто-то крикнул рядом с Алексеем: «Ложись!», и в тот же миг еще не слыханный людьми в этих местах металлически режущий свист засверлил воздух.
Земля заколыхалась, загрохотала, застонала, оделась горячим душным облаком.
Алексей очнулся и долго не мог понять, где он и что с ним. Сначала ему показалось, что он только что проснулся там, в лесу, и черные самолеты, грохот и визг — только кошмарное видение…
Но вот он ощутил боль в правом плече, сернистый вкус во рту и поднял голову. Первое, что он увидел, это серый дым, застилавший то место, где за несколько минут до этого стояли опрятные веселые домики и бараки. Над землей растекались странные, желтые сумерки, как во время солнечного затмения. Алексей ничего не слышал, язык лежал во рту тяжелым бруском, тошнота подкатывала к горлу.
Он не сразу сообразил, что был отброшен от входа в управление взрывом. Пошатываясь, встал, ощупал себя. Фуражки на голове не было, китель и брюки были изорваны, в дыры проглядывали черные от пыли,
Оглохший, отупевший, он шел, пошатываясь, и ему казалось — земля кренилась под его ногами, как палуба корабля во время шторма. Он видел только медленно оседающую пыль взрыва, чувствовал противно-горький незнакомый запах и хрустение песка на зубах.
У конторы с начисто вырванными рамами и расщепленными, словно неровно распиленными, дощатыми стенами он увидел Голохвостова. Василий Фомич лежал у стены, книзу лицом, подогнув правое колено. На бритой голове его, цвета белого воска, чуть повыше левого уха, запекся комок черно-фиолетовой крови.
Алексей нагнулся к секретарю парткома, преодолевая собственную слабость, поднял его, окликнул неслышным для себя голосом. Тело Голохвостова было очень тяжелым. Алексей не удержался на ногах и повалился рядом с ним. Его поглотила обморочная пустота… Алексей очнулся в другой раз и увидел себя сидящим на траве, у стены конторы. Голохвостова уже не было: его куда-то унесли.
К Алексею медленно и неслышно, наподобие теней, сходились служащие управления. Среди них он узнал двух девушек-конторщиц. По движению их губ можно было заключить: они кричали ему что-то, но он их не слышал. Но вот он стал слабо различать их голоса и понемногу приходить в себя…
Где-то недалеко, в лесу, часто били зенитки, по улицам сновали санитарки-дружинницы с носилками в руках.
Несколько бараков были разнесены в щепы. На их месте зияли круглые дымящиеся воронки, чем-то напоминающие лунные кратеры. По вывернутым краям их торчали бревна, остовы железных кроватей, разный домашний хлам…
Пылали два барака. Прозрачное на солнце пламя извивалось в знойном воздухе. Глухота Алексея проходила, и он слышал теперь, как трещат горящие доски, мычат коровы, кудахчут куры, стонут раненые и плачут дети.
В небе, затянутом дымом, все еще плыл противный ноющий гул. Теперь он сливался с напряженным и злым жужжанием советских истребителей, принимающих первый воздушный бой. Три «ястребка» низко пронеслись над поселком. Алексей успел заметить на их зеленоватых крыльях алые звезды. Никогда еще не казались они ему такими близкими и дорогими, как в эту минуту.
«Значит, армия вступила в бой», — подумал Алексей, и эта мысль влила в него силы и бодрость.
Тяжело дыша, подбежал Коля. В синих глазах его застыло выражение недоумения и надежды. Он был бледен и улыбался, повидимому, обрадованный, что видит начальника невредимым. Улыбка казалась неестественной и неуместной на его покрытом пылью лице.
— Товарищ начальник, как саданул, а! Ой, гад! Сколько их высыпал! — торопливо бормотал он, озираясь.
— Давай машину, — сказал Алексей, все еще плохо слыша свой голос. — Поедем на линию… в Вороничи… потом в город.
С этой минуты Коля не отступал от Алексея ни на шаг.
Алексей собрал оставшихся начальников отделов, распределил между ними обязанности по тушению пожара, по вывозу раненых и эвакуации рабочих и служащих. Но люди уже сами делали все, что нужно. Девушки-конторщицы бегом выносили из управления какие-то папки и книги, складывали на грузовик. Незнакомые парни в праздничных костюмах рыли в лесу щели… Другая группа рабочих тушила охваченные полымем бараки. Молодой врач из поселковой амбулатории тут же, под тенью берез, организовал перевязочный пункт. Рабочие принесли сюда убитую девочку, за ней — старуху.