Волгины
Шрифт:
— Нехай им всем будет погибель на нашей земле, — сказал Микола, тяжело дыша, — Куда мы теперь? — спросил он.
— Своих искать, — ответил Дудников, свертывая цыгарку.
Покурив и отдохнув, они двинулись по дну оврага дальше на восток.
…Три танка не менее четверти часа долбили дзот крупнокалиберными снарядами. Один из танков забрался на бесформенную кучу смешанной с корнями, кирпичами и поленьями земли, разминая ее гусеницами, сделал три полных оборота и остановился. Крышка люка откинулась, и из танка вылез сам Рорбах, в каске, в тщательно выглаженных бриджах,
— Они удрали, герр лейтенант, — осмелился предположить водитель, высунувшийся из люка.
— А вы уверены в этом? Не прячутся ли они поблизости? — Рорбах поморщился, взглянул на восток, добавил напыщенно: — Вот она, страна, о которой мы столько мечтали…
Перед немцами лежала загадочная, задернутая дрожащим знойным маревом земля. Что будет дальше, если какая-то маленькая застава, не ждавшая нападения, задержала танковую роту на добрых полдня?..
С востока доносился упорный, несмолкаемый орудийный гул. Русские жестоко сопротивлялись — в этом не было никакого сомнения.
Пока Алексей доехал до рабочего поселка, утро совсем разгулялось. Почти незримая мгла плыла над лесом, она делала свет солнца желтым и мутным.
Гул постепенно нарастал. Теперь его не мог заглушить шум автомобильного мотора, и Алексею казалось, что машину подбрасывало при каждом новом ударе.
Несколько раз за дорогу он приказывал Коле остановиться, выходил из автомобиля, и оба они прислушивались. Теперь уже гремело всюду, точно гроза обложила все небо. И с каждым ударом все ощутимее дрожала земля, и даже стволы сосен и листья осокорей, росших по сторонам дороги, трепетали.
В рабочем поселке уже чувствовался запах гари. Где-то в глубине неба, за серой пеленой дыма, переливался хриплый волнообразный гул, похожий на гудение сотен басовых струн. Рабочие, одетые по-праздничному, приготовившиеся идти в Вороничи на торжество открытия новой дороги, и их жены с детишками на руках стояли у бревенчатых чистеньких домиков. Люди поднимали головы, всматривались в поблекший небосвод, но пока ничего не могли разглядеть.
Алексей решил нигде не останавливаться и скорее ехать в управление. Там сидели только дежурный диспетчер и телефонистка. В кабинете звонил телефон.
Бледный диспетчер бросился навстречу начальнику.
— Алексей Прохорович! Война!.. Вас вызывают из города… Секретарь обкома…
— Говорите спокойнее, пожалуйста, — сказал Алексей. Ему было неприятно видеть выражение растерянности на лице диспетчера.
Он взял трубку и не сразу узнал голос секретаря обкома.
— Это ты, Волгин? Где ты пропадаешь? Полчаса уже звоню тебе…
— Что все это значит, Кирилл Петрович? — спросил Алексей.
— Что значит?.. Фашисты напали на нас. Вот что значит…
— Как же так? — невольно вырвалось у Алексея.
— Немцы наступают по всей границе, — продолжал секретарь обкома, —
— Но как же быть?.. Народ уже собирается в Вороничах. Ведь в десять часов открытие дороги… Неужели дело настолько…
— Не перебивай… Слушай, что говорят… — голос Кирилла Петровича зазвучал сердито и нетерпеливо. — Положение серьезное. Надо быть готовым ко всему…
Алексей хотел спросить, в каком состоянии привокзальный район, где жила его семья, но удержался: ему казалось неуместным сейчас говорить об этом.
— Как у тебя с охраной? — спросил Кирилл Петрович.
Алексей ответил, что, помимо стрелков железнодорожной охраны, у него никого нет.
— Организуй местную охрану из рабочих и служащих. Я уже договорился, и тебе пришлют кого нужно. Предупреди своих ребят, чтобы глядели в оба. Возможны гости сверху. Понял? Давай команду, а сам по возможности поскорей выезжай в обком. Действуй!
— Я заеду в Вороничи. Надо же предупредить народ, — сказал Алексей, но секретарь обкома повесил уже трубку.
Все время, пока Алексей разговаривал по телефону, пол вздрагивал под его ногами и стекла окон дребезжали все громче.
Алексей стал звонить домой, но никто не ответил ему. Была минута, когда он хотел уже вызвать машину и, поручив управление новостройки своим заместителям, мчаться домой с единственной мыслью увезти из города жену и ребенка.
Воображение рисовало ему самые ужасные картины бомбардировки, какие он мог себе представить.
Но люди уже осаждали его, и он опомнился от минутной слабости. Бросить дорогу в такую минуту казалось ему немыслимым, равным бегству с поля боя. Он вызвал сотрудника для поручений молодого техника Воропонова, сказал ему как можно спокойнее:
— Голубчик, возьмите мою вторую машину и поезжайте ко мне домой. Прошу вас — поскорей. Узнайте, что с моей семьей… Если надо, помогите жене… Сделайте что нужно. Передайте, что я буду дома через два часа. Позвоните в Вороничи — я буду там…
Техник, очень спокойный румяный здоровяк, отличавшийся необычайной расторопностью и исполнительностью, невозмутимо, почтительно как всегда, ответил:
— Слушаю, Алексей Прохорович, — и выбежал из кабинета.
Алексей приказал диспетчеру пригласить всех начальников отделов и, пока тот созывал их, отдавал распоряжения по линии о подготовке к эвакуации.
С этой минуты как будто туманная завеса отделила Алексея от всего, чем жил он накануне; все стало другим: другие люди, другие разговоры, чувства, мысли, желания.
К нему являлись люди, и он отдавал им какие-то приказания, кто-то звонил ему из города и с линии, и то деланно-спокойные, то испуганные голоса раздавались в трубке. Он отвечал как можно хладнокровнее, а иногда приходил в ярость и кричал; так он накричал на Спирина, когда тот передал по телефону необоснованный слух.