Волгины
Шрифт:
Раненых носили непрерывно, и тихие стоны и женские вопли дрожали в воздухе.
Пошатываясь и придерживая обвязанную бинтом голову, Алексей шел по опустевшему коридору управления.
У выхода столкнулся со своим заместителем, очень толковым молодым инженером Крыжановым. Это был скромный, всегда приветливый человек, любимый всеми в управлении.
Теперь он был неузнаваем: осанистая фигура его сгорбилась, плечи обвисли, губы дрожали.
Было заметно, как этот сильный, никогда не терявший самообладания человек хотел побороть в себе слабость, но это плохо давалось
— Алексей Прохорович! Ведь мы хотели нынче открывать дорогу… А теперь все разрушено… растоптано… Что же делать?
Алексей с силой сжал руку заместителя.
— Возьмите себя в руки. Вы остаетесь за меня здесь. Меня вызывают в город.
Ему трудно было говорить: во рту все еще хрустел песок, язык прилипал к нёбу.
— Что с телом Голохвостова? Знает ли о нем семья?
— Тело отправлено в город. Семья тоже выехала.
— Что слышно от Самсонова? — перебил Алексей.
— Пока ничего. Послал нарочного для связи. Есть тут народ с границы. Одни говорят: наши войска отбросили немцев, другие — что ихние танки в десяти километрах отсюда.
— Товарищ Крыжанов, начинайте эвакуацию, — твердо приказал Алексей.
Он хотел сказать, что возможность пропустить по дороге первый поезд еще явится, но мысль эта — такая естественная вчера — показалась теперь, после всего, что произошло, маловероятной и неубедительной.
Новый взрыв прокатился за окном, зазвенели в опустелом здании управления стекла…
— Ладно же… делайте то, что я сказал, — повторил Алексей.
— Прощайте… на всякий случай… — глухо сказал Крыжанов.
Где-то близко загрохотало, и воздух колыхнулся, как под взмахами гигантского веера… Закусив до боли губы, Алексей вышел из конторы управления. Коля ждал его со своей «эмкой» тут же, в леску, под березками.
— Алексей Прохорович, куда поедем? — спросил Коля.
— Сначала на мост! В Вороничи! — ответил Алексей и полез в кабину.
— Товарищ начальник, говорят, там уже немцы, — пошевелил бледными губами Коля.
— Поезжай! Не разговаривай! — залезая в кабину, нетерпеливо крикнул Алексей.
Машина понеслась между горящих домов и бараков. Горький дым застилал дорогу. Алексей взглянул на часы и удивился: со времени приезда его в поселок прошло два часа, но ему казалось, что только минуты отделяют его от первого грома войны, который он услышал на рассвете в лесу.
Вдруг он вспомнил о Кето, представил ее мечущейся среди: развалин и дыма с Лешенькой на руках, сжал Колино плечо, крикнул хриплым, не своим голосом:
— Коля, скорее! Скорее. Нажми!
Машина помчалась, обгоняя бредущих по лесной дороге беженцев.
С первыми лучами солнца отряд «юнкерсов» из числа воздушного корпуса, бомбившего утром 22 июня Вильнюс, Минск, Оршу и другие белорусские города, обрушил свои удары и на тихий городок, в котором, кроме двух швейных фабрик, не было ни одного значительного промышленного предприятия.
Кето проснулась от звона вылетевших из рам стекол. Вначале у нее мелькнула мысль о землетрясении. Когда-то, в детстве, еще маленькой
Схватив ребенка, она, босая, в наспех надетом платье, выбежала на улицу и долго не могла понять, что же происходит.
Какой-то мужчина в милицейской форме втолкнул ее в подвал, где сбились сотни полуодетых, испуганных жителей. Скоро сюда втащили первых раненых, и подвал огласился воплями и стенаниями. Послышался крик: «Фашистские самолеты!», и Кето наконец все поняла.
Бомбежка прекратилась, но жители продолжали сидеть в подвале. Кето не могла оставаться с ними. Первой ее мыслью было: звонить Алексею.
На ее счастье Стася была дома: она никуда не убегала и все время бомбежки провела в странном оцепенении лежа у крыльца. Кето принялась звонить по телефону на новостройку, но никто не ответил ей. Мысль об Алексее повергла ее в отчаяние. Она то садилась у выбитого окна, то, прижав к груди охрипшего от крика Лешу, выбегала на улицу.
Появился знакомый мужчина в милицейской одежде и стал куда-то торопить выползавших из бомбоубежища и погребов жителей. Потом опять завыла на станции сирена, и люди побежали.
Прошло какое-то время, и Кето очутилась со Стасей во дворе облисполкома. Она так и осталась в своем домашнем легком платье, и только на ногах ее были теперь праздничные, надетые впопыхах туфли, а в руках — небольшой узелок с пеленками, распашонками, сосками и бутылочкой для молока. Это было все, что она успела захватить.
До Волковыска они ехали на исполкомовском грузовике, до отказа набитом женами и детьми городских партийных и советских работников.
Растянувшуюся на шоссе живую пеструю ленту не менее пяти раз обстреливали из пулеметов «мессершмитты». К счастью, грузовик, на котором ехали Кето и Стася, всегда оказывался в таком месте, куда пулеметные очереди не достигали. Женщины даже не успевали спрыгнуть и залечь у дороги, как самолеты, расстреляв все патроны и вдоволь натешившись зрелищем разбегавшихся по полю, падавших под пулями людей, со свистящим шумом и завыванием улетали, чтобы через некоторое время вновь появиться над толпой.
Как только грузовик почему-либо останавливался, до слуха сидевших в нем людей докатывался непрерывный глухой гром. Тяжелые зловещие удары непрестанно, со страшной силой, точно сотни огромных молотов, долбили землю.
Люди прислушивались, затаив дыхание, и взоры их устремлялись на запад, где висела плотная завеса желтого дыма.
Но вот грузовик въехал на главную улицу маленького городка. Образовавшаяся из подвод и автомобилей «пробка» преградила беженцам путь. Грузовик упорно пробивался через плотные ряды крестьянских подвод, ища каждую лазейку, и каким-то чудом, немыслимым в обычное время, проезжал там, где, казалось, трудно было проехать ручной тележке.