Волгины

Шолохов-Синявский Георгий Филиппович

Было видно, что кузов трехтонки упирался в борт «пикапа» и не менее десятка грузовиков стояли позади, плотно придвинувшись друг к другу.

Лейтенант-артиллерист стоял тут же и, потрясая пистолетом, кричал на онемевшего от страха водителя трехтонки. Надтреснутый голос его пронзительно врывался в общий шум и гам, царивший над переправой.

Алексей подошел к лейтенанту, предложил ему помощь.

— А вы кто такой? — вдруг заорал лейтенант, смерив Алексея каким-то режущим, ненавидящим взглядом. Невидимому,

всякого штатского он считал в эту минуту своим личным врагом. Он ненавидел все эти гражданские машины: они мешали ему быстро переправить пушки и боеприпасы.

Алексей ответил спокойно:

— Я член обкома. Вот мой документ.

Лейтенант опустил пистолет и, оценивающе оглядев широкоплечую, внушительную фигуру Алексея, круто повернулся, позвал стоявшего неподалеку бойца с винтовкой:

— Бузиков! Вот с этим товарищем пойдешь вон туда — на шоссе. Осадить все машины и ни одной не пропускать без очереди. Кто будет прорываться, стреляй по скатам без разговоров! А ты, Шевцов, станешь вот тут, у этого столбика.

— Слушаюсь, товарищ комбат.

— А вы… — свирепо повысил голос лейтенант, обращаясь к выглядывающим из кабин водителям ближайших, машин, — если кто без команды сунется, не пеняйте потом!

Шум у моста сразу спал, как отхлынувшая волна прибоя. Никто не решался теперь ступить на мост без разрешения лейтенанта и очень сердитого на вид плечистого человека в запыленном железнодорожном кителе.

Прошло не менее получаса, пока задние машины и подводы были оттиснуты назад, выстроены в одну линию. Злополучная трехтонка и «пикап» смогли наконец освободить въезд на мост.

Спуск к переправе был очищен. Пушки и грузовики со снарядами, двигавшиеся навстречу общему потоку, беспрепятственно прошли мост, выбрались из плотно сжимавших их тисков.

Алексей охрип от выкриков. Каждую минуту поток беженцев готов был смять очередность переправы, но, на счастье Алексея, в толпе оказались еще три расторопных человека — один из них работник городской милиции, — и они сообща помогли Алексею навести порядок.

Лейтенант-артиллерист на прощанье махнул Алексею рукой.

Спасибо, товарищ, член обкома, за подмогу! До свидания!

— Путь добрый! — крикнул Алексей, теряя в людском водовороте запыленную фигуру артиллериста, его курносое, еще недавно искаженное гневом, а теперь улыбающееся лицо.

Алексей пошел разыскивать свою машину, которую оставил недалеко от переправы.

— Заводи, Коля, — еще издали крикнул Алексей и вдруг застыл на месте.

Среди беженцев, сидевших на подводах, он увидел Семена Селиверстовича Спирина. Начальник участка, самовольно покинувший свой пост, восседал рядом со своей супругой на извозчичьей пролетке, нагруженной узлами и чемоданами.

У Алексея даже в глазах зарябило от негодования.

«Какой

мерзавец, однако!»— подумал он и направился к пролетке.

Спирин увидел Алексея, и на лице его, на мгновение отразившем испуг, появилось обычное угодливое выражение.

— Алексей Прохорович! Куда вы? Неужто с нами в город? — вскрикнул Спирин.

— Да, я в город, — сухо ответил Алексей. — Но я еще вернусь, туда… на дорогу… Там остались сотни наших лучших рабочих… Они тушат пожары, спасают хозяйство дороги… И вы могли бы уехать оттуда последним, инженер Спирин…

— Да, да… Но что я мог поделать? — забормотал Спирин. — Надо же было увезти семью от этого кошмара. Ведь с участка почти все ушли…

Начальник участка, смущенно пыхтя, стал зачем-то слезать с пролетки.

— Сидите… Вы так удобно устроились, — презрительно сказал Алексей.

Он взглянул на жену Спирина, которую не раз видел у себя на квартире, смазливую женщину с серыми красивыми; глазами, модницу и хохотунью, любившую пофлиртовать с молодыми инженерами строительства. Теперь она, бледная и жалкая, сидела в пролетке, прижимая к себе девочку лет трех, и с явным страхом за своего мужа смотрела на начальника дороги.

— Алексей Прохорович! Милый… Что же это такое будет? — воскликнула она, искренне обрадованная, что он заметил ее. — Ведь вам тоже надо эвакуировать свою семью… Ах, бедная Екатерина Георгиевна! Неужели вы еще не были дома? Какой ужас! Какой ужас!..

В глазах женщины вспыхнуло искреннее сочувствие.

Бледная девочка в голубом сарафанчике с детским упрямым любопытством смотрела на Алексея, и глаза у нее были такие же, как у матери, — большие, серые, испуганные.

Подавляя в себе гнетущее чувство какой-то бессильной злости и брезгливой жалости, Алексей сказал Спирину:

— Мне надо вам кое-что сказать.

— Пожалуйста, Алексей Прохорович… Готов исполнить все, что вы прикажете…

— Видите ли, — начал Алексей, отводя Спирина в сторону. — Я вас понимаю. Вам, конечно, надо было увезти семью… Вот они все едут… — Алексей показал на вереницы подвод. — И вы попали в этот поток.

— Да, да, да… — кивал головой Спирин.

— Но вы, Семен Селивестрович, поступили, как самый последний подлый трус и шкурник. Вы по знаете?

— Что вы? Помилуйте..

— Да, да… Вы самовольно оставили пост. Бросили людей на произвол судьбы…

— Я могу вернуться, — поднимая голову, дрожа бледными губами, сказал Спирин.

— Не надо. Теперь уже незачем. Дорога эвакуируется без вашей помощи… Но вы запомните, что я сказал… И… и… имейте в виду — такие вещи не прощают… Запомните…

— Алексей Прохорович!.. — Спирин схватил начальника за руку. — Я сейчас же вернусь из города на новостройку… В огонь полезу! В самое пекло!