Волк среди волков

Фаллада Ганс

— Кто? — спросил Штудман оторопев.

— Муж? — воскликнула фрау фон Праквиц. — А я-то думаю, он как раз охотится за пятисотым кроликом.

— Не может быть! — сказал фон Штудман, хотя уже видел, что ротмистр выходит из автомобиля.

— С утра у меня сегодня неспокойно на душе… — заметила фрау фон Праквиц.

— Так я и думал! — сказал ротмистр, входя в контору, и с сияющим видом пожал руку всем троим, еще не оправившимся от изумления. — Опять собрался генеральный совет для обсуждения абсолютно неразрешимых вопросов, которые все в конечном счете разрешит мой друг Штудман! Замечательно! В точности как я предполагал, все по-старому. Штудман, прошу тебя, не делай кислой мины. Я должен тебе передать

от твоего все еще незнакомого друга Шрека, что ты по-прежнему для него незаменим. От меня проку мало, — только кроликов стрелять могу. Но, дети мои, скажите, чего ради столько зеленых мундиров в Нейлоэ? Мне попался целый отряд, двинулись в лес. Уж не собрался ли мой дорогой тесть переловить браконьеров? Да, сегодня утром я видел на вокзале во Франкфурте беднягу Книбуша, он совсем подавлен, сегодня слушается беймеровское дело… О старичке, видно, тоже никто из вас не позаботился, включая и моего уважаемого тестя. От этой неприятности Книбуша можно было бы уберечь! Теперь я опять возьмусь за хозяйство! Ну, а жандармы? У вас арестанты сбежали? Уборочная команда отозвана?

Ротмистр расхохотался от всей души, он сел на стул, и чем больше он смотрел на удивленные и смущенные лица присутствующих, тем больше хохотал.

— Но, дети мои, дети мои, ради этого не стоило меня выпроваживать, такие глупости я бы и сам натворил! Замечательно! Теща-то, должно быть, опять скулит! А господин Пагель не принимает участия в облаве? Ну, Пагель, был бы я вашим начальством, я бы вас моментально отправил. Это дело чести, хоть кто-нибудь из имения должен принять участие. Не то скажут, что мы перетрусили…

— Слушаюсь, господин ротмистр! — сказал Пагель. — Иду. — И он вышел.

— Ну вот! — воскликнул ротмистр сияя. — Выставил! Нечего молодому парню стенку подпирать, в конце концов его здесь кормят, жалованье платят. Так, дети мои, а теперь выкладывайте все, что у вас на душе. Вы и представить себе не можете, как я посвежел, отдохнул, окреп. Каждый день сосновая ванна и десять часов сна — эта освежает! Ну, Штудман, выкладывай самое худшее: как арендная плата?

— Завтра привезу деньги из Франкфурта, — сказал Штудман, не глядя на фрау Эву.

Странно, Штудману вдруг стало как-то неприятно, что с поездкой во Франкфурт вышло как хотелось ему.

8. ПИСЬМО ТАЙНОГО СОВЕТНИКА ШРЕКА

Когда к вечеру вернулась повозка, отвозившая молоко из поместья Нейлоэ в город, и кучер сдал почту в контору, Штудман нашел между прочими письмами и письмо от тайного советника Шрека, которое пролило некоторый свет на внезапное возвращение ротмистра Иоахима фон Праквица.

«Многоуважаемый господин фон Штудман, — прочитал Штудман в письме сердитого и несколько необузданного целителя человеческих нервных и душевных заболеваний. — Одновременно с этим письмом прибудет к вам и ваш друг Праквиц, моим другом он не стал. Видеть у себя господина фон Праквица мне всегда приятно — в качестве платного пациента. Однако, во избежание недоразумений, я уже сейчас должен вам сказать, что такие неуравновешенные, подверженные внезапным переходом от депрессии к возбуждению субъекты, как господин ротмистр фон Праквиц, с повышенной склонностью к самоутверждению, но интеллектуально малоразвитые, собственно, неизлечимы — а тем более в возрасте нашего пациента. Обычно таким людям рекомендуется привить любовь к какому-нибудь безобидному занятию, вроде коллекционирования марок, выращивания черных роз, придумывания немецкой замены для иностранных слов, — тогда они не натворят бед и даже могут стать вполне терпимы.

Я довел господина фон Праквица почти до пятисотого кролика и очень соблазнял его поставить рекорд — дойти до тысячи, но тут ему — черт его побери! — взбрело в голову заняться лечением моих больных, потому что я, видите ли, все не так делаю.

Он принялся за дело со всем пылом профана! Одну русскую княгиню, которая живет у меня уже восемь лет и все эти восемь лет думает, что она беременна и уже восемь лет ходит вокруг пруда в парке, так как живет мыслью, что, если она обойдет за утро десять раз подряд этот пруд, то разрешится от бремени, — так вот, эту отлично платящую и вполне довольную своей жизнью пациентку в два с половиной центнера живого веса он действительно протащил вокруг пруда десять раз, после чего она, правда, не разрешилась от бремени, но заболела от сердечного и нервного шока. Одну очаровательную шизофреничку он попросил подарить ему локон, после чего та обрилась наголо, а вскоре ожидается посещение ее родными. Одного господина, к сожалению имеющего противоестественные склонности и сделавшего ему соответствующее предложение, он попробовал излечить от его предосудительной склонности кулаками. Известному вам барону фон Бергену он, по своей беспечности, дал возможность снова убежать, — короче говоря, господин фон Праквиц обошелся мне примерно в три тысячи марок золотом сумма, которую, платят мне вышеупомянутые пациенты ежемесячно. И вот я сказал хватит, ни дня больше! Я разъяснил ему, что с первого октября его присутствие в Нейлоэ совершенно необходимо (я, разумеется, в курсе всех его огорчений), и он со мной согласился.

Буду искренно рад, если его возвращение причинит вам много хлопот, глубокоуважаемый господин Штудман, тем скорее вы приедете ко мне. Примите и т. д. и т. д.»

— Так вот оно что! — со вздохом сказал Штудман, медленно зажег спичку и спалил письмо на железке перед печкой. — Значит, он тут, чтобы помочь нам первого октября. Ну да ничего, кажется, он теперь хоть не такой раздражительный. Только бы не наделал уж слишком больших глупостей! Повышенная склонность к самоутверждению, но интеллектуально малоразвит, тяжело, ну, как-нибудь улажу!

Штудман не подозревал, что ротмистр уже сделал за этот день несколько непоправимых глупостей.

9. ВЫЗОВ В СУД

Этим утром, когда фон Праквиц в последнюю минуту вскочил в купе поезда Берлин — Франкфурт-на-Одере, он был весьма неприветливо встречен словами: «Извините, здесь все занято».

Хотя это было явной ложью, так как из восьми мест занято было только два, а поезд уже тронулся, все же ротмистр покраснел не из-за этой лжи. Он узнал человека, столь невежливо к нему обратившегося, пристально посмотрел ему в лицо, сделал движение рукой, улыбнулся и сказал:

— О нет, господин лейтенант, отсюда вам не удастся выпроводить меня так легко, как из моего собственного леса.

Лейтенант тоже густо покраснел и тоже намекнул в своем ответе на тогдашнее приключение:

— Вы хотите сказать — из леса вашего тестя, господин ротмистр?

При этом оба улыбались друг другу, у обоих перед глазами стояла как живая сцена в Черном логе, свисток часового, затем резкий окрик лейтенанта. Каждый из них считал, что он чрезвычайно умен и перехитрил другого, лейтенант потому, что скрыл от отца свои отношения с дочерью, ротмистр потому, что, несмотря на резкость лейтенанта, проведал о тайно зарытом оружии.

Следующие фразы обоих господ были знаменательны. Лейтенант сказал беспечно-любезным тоном:

— Ваша дочь, надеюсь, здорова?

— Благодарю вас, — ответил ротмистр. Он подумал: «Мышей ловят на сало», — и в свою очередь спросил: — В Черном логе все в порядке?

— Благодарю вас, — сухо ответил лейтенант.

Разговор оборвался. Каждый из двух мудрецов думал, что выведал то, что хотел; лейтенант, что дочка не проболталась, ротмистр, что оружие было еще в лесу. Невольно оба посмотрели на третьего спутника, который погрузился в газеты и молча сидел в углу купе. Третий спутник опустил газету и поднял глаза.