Волки Кэллы (Темная башня - V)
Шрифт:
Он повернулся к ней.
– Да, конечно. С чего ты решила, что нет?
– Ты постоянно поглаживаешь правое бедро.
Неужто он поглаживал? Похоже на то. Боль уже вернулась, несмотря на кошачье масло Розалиты и теплое солнце. Сухой скрут.
– Пустяки, – заверил он ее. – Ревматис, ничего особенного.
Она с сомнением посмотрела на него, но вроде бы удовлетворилась таким объяснением. «Хорошенькое начало, – подумал Роланд. – По меньшей мере у двоих из нас появились секреты. Так продолжаться не может. Во всяком случае, долго».
Он повернулся к Каллагэну.
– Расскажи нам свою историю. Как у тебя появились шрамы, как ты сюда попал, как у тебя появился Черный Тринадцатый. Мы хотим услышать каждое слово.
– Да, – пробормотал Эдди.
– Каждое слово, – подтвердила Сюзанна.
Все трое смотрели на Каллагэна, Старика, миссионера, который разрешал звать себя отцом, но не священником. Его изуродованная правая рука поднялась ко лбу, погладила шрам.
– Во всем виновато спиртное. Теперь я
«Ка», – подумал Роланд.
Каллагэн, молчал, потирая шрам-крест на лбу, собираясь с мыслями. А потом начал рассказывать свою историю.
Глава 3
История священника
1Корень зла следовало искать в спиртном, именно к такому выводу он пришел, когда, наконец, бросил пить и сумел дать объективную оценку случившемуся. Теперь он не винил Бога, Сатану, травмирующие психику ребенка ссоры между его благословенной матушкой и его благословенным отцом. Только спиртное. И разве стоило удивляться, что виски крепко держал его за горло? Ирландец, священник, еще один страйк, и ты в ауте[31].
По окончанию семинарии в Бостоне его направили в городской приход в Лоуэлл, штат Массачусетс. Прихожане любили его, но после семи лет в Лоуэлле Каллагэн начал испытывать внутренний дискомфорт. В разговоре с епископом Дугэном он объяснял этот дискомфорта оченьправильными словами: недостаток сопереживания ближнему, ощущение увеличения разрыва с духовными потребностями прихожан. Перед тем, как войти в кабинет епископа, в туалете, он для храбрости глотнул виски (закусив парой мятных пастилок, чтобы от него не пахло спиртным), так что в тот день не мог пожаловаться на недостаток красноречия. Красноречие не всегда проистекает от веры, но очень часто – от бутылки. И он не лгал. Верил в то, что говорил тогда в кабинете Дугэна. В каждое слово. И он верил Фрейду, верил, что будущее за мессой на английском, верил, что война с бедностью Линдона Джонсона – богоугодное дело, а расширение войны во Вьетнаме – идиотизм: они уже утопли в трясине по пояс, а этот кретин полагал, что они идут правильным путем. Он верил в эти идеи (если все-таки речь шла о идеях, а не популярных темах для коктейль-пати), потому что тогда они высоко котировались на Интеллектуальной бирже. Социальное сознание в плюсе на два с половиной пункта, Здравоохранение и Жилое строительство в минусе на четверть, но они все равно оставались голубыми фишками. Потом все стало проще. Потом он начал понимать: он так много пьет не потому, что не может обрести душевный покой. Причина выдавалась за следствие. Он не мог обрести душевного покоя, потому что слишком много пил. Ему хотелось протестовать, сказать, что такого просто не может быть, такого и нет, это уж очень простое объяснение. Но было именно так. Глас Божий очень тихий, чириканье воробышка в реве урагана, как указывал пророк Исаия, и мы говорим, спасибо тебе. Трудно услышать тихий голос, если не отрываешься от бутылки. Каллагэн покинул Америку и отправился в мир Роланда до компьютерной революции, зато общество «Анонимных алкоголиков» и при нем работало в полную силу. На одном из собраний он как раз и услышал байку о том, что говнюк, который сел в самолет в Сан-Франциско и полетел на Восточное побережье, сойдет с трапа в Бостоне тем же говнюком. Разве что в его брюхе будет плескаться на четыре или пять стаканчиков виски больше. В 1964 г. его еще не оставила вера, и многие люди старались помочь ему отыскать путь истинный. Из Лоуэлла он отправился в Споффорд, штат Огайо, пригород Дейтона. Провел там пять лет, а потом вновь потерял покой. Само собой, вспомнил прежние аргументы. К которым прислушивались церковные иерархи. Которые позволяли перебраться на новое место. Недостаток сопереживания ближнему, ощущение увеличения разрыва с духовными потребностями прихожан (на этот раз жителей пригорода). Да, они любили его (и он их любил), но что-то мешало их единению. И действительно, что-то мешало, что-то вполне конкретное, которого хватало с лихвой как в баре на углу (там его тоже все любили), так и в шкафчике в гостиной дома приходского священника. Алкоголь, за исключением малых доз, яд, и Каллагэн травил себя каждый вечер. Именно яд, внесенный в организм, а не ситуация в мире или состояние собственной души, сокрушили его. Всегда ли этот факт казался ему столь очевидным? Позже (на другом собрании «АА», он услышал фразу о том, что алкоголь и алкогольная зависимость – это слон в гостиной, и как можно его не заметить? Каллагэн ему ничего не сказал, на тот момент первые девяносто дней трезвости еще не закончились, а сие означало, что он должен сидеть тихо и молчать («Вынь вату из ушей и заткни ею рот», – советовали ветераны «АА», и мы говорим, спасибо вам), но он мог бы сказать ему, да, мог. Мы можешь не заметить слона, если он – волшебный слон, если он может, как Тень, туманить разум человека. Заставлять верить, что твои проблемы – духовные и психические, но никак не лежащие на дне бутылки. Господи Иисусе, даже бессонница, вызванная алкоголем, может свести человека с ума, но ведь когда пьешь, об этом как-то не думаешь. А с какой легкостью алкоголь
И отступил.
2– Ко мне пришел писатель, – продолжил Каллагэн. – Бен Мейерс.
– Думаю, я читал одну из его книг, – вставил Эдди. – Она называлась «Воздушный танец». О мужчине, которого повесили за убийство, совершенное его братом.
Каллагэн кивнул.
– Он самый. Там еще был учитель, Мэттью Берк, и они верили, что в Салемс-Лот действует вампир, из тех, что превращают в вампиров других людей.
– А разве есть другие? – спросил Эдди, вспоминая о доброй сотне фильмов, которые он видел в «Маджестике» и, может, тысяче комиксов, купленных (а иногда и украденных) в магазине «Далис».
– Есть, и ты до этого еще дойдем, но сейчас речь не об этом. Так был еще мальчик, который тоже верил в существование вампира. Примерно такого же возраста, как ваш Джейк. Они меня не убедили, поначалу, но сами не сомневались в собственной правоте. Опять же, что-то странное происходило в Салемс-Лот, тут двух мнений быть не могло. Люди исчезали. Атмосфера ужаса воцарилась в городе. Сейчас, сидя на солнышке, описать это невозможно, но так было. Мне пришлось отпевать другого мальчика. Дэниела Глика. Я сомневаюсь, что он стал первой жертвой вампира в Салемс-Лот, и уж точно не последней, но он был первым, кого мы нашли мертвым. И в день похорон Дэнни Глика моя жизнь изменилась. И я говорю не только о том, что перестал каждодневно выпивать кварту виски. Что-то изменилось у меня в голове. Я это почувствовал. Будто кто-то щелкнул выключателем. И хотя я не пью уже многие годы, выключатель остается в том же положении.
Сюзанна подумала: «Именно тогда ты и ушел в Прыжок, отец Каллагэн».
Эдди подумал: «Именно тогда тебя ударило девятнадцатью, приятель. А может, девяносто девятью. А может, и тем, и другим».
Роланд просто слушал. Никаких ассоциаций у него в голове не возникало, он лишь набирал информацию.
– Писатель, Мейерс, влюбился в местную девушку, Сьюзен Нортон. Вампир взял ее. И потому, что ему представилась такая возможность, и потому, что хотел наказать Мейерса, который решился сформировать группу… ка-тет… и попытаться выследить его. Мы пошли в то место, которое купил вампир. Старый особняк, Дом Марстенов. А вампира звали Барлоу.
Каллагэн сидел, глубоко задумавшись, глядя сквозь них в далекое прошлое. Наконец, заговорил вновь.
– Барлоу удалось удрать, но оставил эту женщину. И письмо. Адресованное нам всем, но, прежде всего, мне. Увидев ее лежащей на полу в подвале Дома Марстенов, я понял, что все написанное там – правда. Врач, который был среди нас, послушал сердце, попытался измерить кровяное давление, чтобы убедить, жива она или нет. Сердце не билось. Давление равнялось нулю. Но, когда Бен вогнал в нее кол, она ожила. Потекла кровь. Она кричала, снова и снова… Ее руки… Я запомнил тени от ее рук, мечущиеся по стене…
Эдди сжал руку Сюзанны. Они слушали, как зачарованные, одновременно веря и не веря услышанному. Вампиры – это не говорящий поезд, управляемый свихнувшимся компьютером, не мужчины и женщины, деградировавшие в дикарей. Вампиры, они куда ближе к невидимому демону, который обитал в том месте, где они «извлекали» Джейка. Или к стражу-привратнику на Голландском Холме.
– И что он написал тебе в письме, этот Барлоу? – спросил Роланд.
– Что моя вера слаба и за душой у меня ничего нет. И единственное, во что я действительно верю, так это спиртное. Я тогда этого еще не знал. А вот он – знал. Спиртное – это тот же вампир, а свой свояка, как известно, узнает издалека.
– Мальчик, который был с нами, не сомневался, что теперь этот король вампиров убьет его родителей или превратит их в вампиров. Чтобы отомстить. Мальчика поймали, но он сумел бежать и убил сообщника вампира, Стрэйкера.
Роланд кивнул, приходя к выводу, что этот мальчик все больше напоминает ему Джейка.
– Как его звали?
– Марк Петри. Я пришел с ним в его дом, вооруженный всеми орудиями, которыми снабдила меня церковь: крестом, епитрахилью, святой водой и, разумеется, Библией. Но пришел, видя в них только символы, и это было моей ахиллесовой пятой. Барлоу меня опередил. Убил родителей Марка, схватил его самого. Я поднял крест. Он засветился изнутри. Причинял вампиру боль. Эта тварь закричала, – Каллагэн улыбнулся, вспоминая этот вопль агонии. От его улыбки у Эдди захолодело сердце. – Я сказал, что уничтожу его, если он причинит вред Марку, и в тот момент мог это сделать. Он это знал. Ответил, что успеет перегрызть ему горло, прежде чем я шевельну пальцем. И он мог это сделать.