Волны (В стране любви)
Шрифт:
Лештуковъ. Вы вотъ стиховъ не любите. А вдь за мною въ этомъ случа какой адвокатъ-то стоитъ: самъ Пушкинъ!
Маргарита Николаевна. Пушкинъ? Пушкинъ это старо, говорила одна моя подруга. Но y меня слабость къ умнымъ старикамъ. Что же говоритъ Пушкинъ?
Лештуковъ (декламируетъ). Любя, я былъ и глупъ, и нмъ…
Маргарита Николаевна. Конечно, если ужъ самъ Пушкинъ.
Лештуковъ.
ПогасшійЛарцевъ, взглянувъ на часы, показываетъ товарищамъ время. Затмъ вс дружески жмутъ Джуліи руку и уходятъ направо по spiаggiа.
Маргарита Николаевна (смется). Вы сегодня тоже въ дух и дурачитесь. Но это лучше; чмъ…
Выразительно киваетъ на столикъ съ виномъ.
А все-таки исправьтесь.
Лештуковъ. Совсмъ прикажете исправиться? Такъ, чтобы начать «поэму псенъ въ двадцать пять».
Маргарита Николаевна. Нтъ, нтъ, совсмъ не надо. А слегка, немножко… Ну, хоть на столько, чтобы не смотрть на меня такими выразительными глазами… Вдь это не глаза, а вывска, на которой любой прохожій прочтетъ: «Лештуковъ и Рехтбергъ. Патентованная фабрика всеобъемлющей любви по гробъ».
Лештуковъ (съ кривою усмшкою). Безъ отпуска, ни оптомъ, ни въ розницу.
Маргарита Николаевна (быстро оглядвшись). Жалуешься?
Лештуковъ (молчитъ). Маргарита Николаевна. Да разв я ужъ такая злая?
Лештуковъ (насильственно улыбается). Хоть мучь, да люби!
Лицо Маргариты Николаевны вдругъ все задрожало и поблднло, глаза затуманились и заискрились, губы сложились въ странную гримасу – и ласковую, и хищную. Она тяжело налегла на руку Лештукова и на мгновеніе прильнула къ нему.
Маргарита Николаевна. Милый вы… милый мой
Лештуковъ. Маргарита!..
Маргарита Николаевна (отшатнулась отъ него; голосомъ совершенно спокойнымъ и съ совершенно спокойнымъ лицомъ). Пожалуйста, пожалуйста… не длайте дикихъ глазъ и воздержитесь отъ декламаціи. Мы на улиц, и я ничуть не желаю, чтобы насъ приняли за только-что обвнчанныхъ новобрачныхъ.
Со
Джулія, одна, выжимаетъ мокрые костюмы и ворчитъ про себя.
Джyлія. «Миньона». Все картина. Вчно о картин. Не понимаю. Такъ любить картину, когда… Да вдь вотъ она – я, Миньона его. Мой портретъ вотъ и вся его картина. Чудакъ!
Альберто выходить изъ моря, садится на бортъ лодки, закуриваетъ трубочку и смотритъ на Джуліи, посвистывая съ угрюмымъ видомъ.
Джyлія. Ты долго здилъ сегодня. Много заплатилъ теб синьоръ Андреа?
Альберто. По обыкновенно, дв лиры. Откуда y тебя эта роза?
Джyлія. Да онъ же далъ, синьоръ Андреа.
Альберто. Дай-ка мн.
Джyлія. Изволь!
Альберто взявъ розу, понюхалъ, повертлъ въ рукахъ и швырнулъ далеко въ море.
Джyлія (вспыхнувъ). Ты я вижу, опять сбсился?
Альберто. Эй, Джулія, берегись! У меня глаза есть.
Джyлія. А y меня есть руки, чтобы глаза твои выцарапать. Право, хоть бы знать: откуда ты взялъ власть надо мною? Я теб сказала: что дальше будетъ, посмотримъ, а покуда ты мн ни мужъ, ни женихъ, ни любовникъ, и я длаю, что хочу.
Альберто. Хорошихъ длъ ты хочешь. Ты думаешь, я не вижу, къ чему ты ведешь? Молодая ты двчонка, а завертться хочешь. Ну, да ладно, – этому не бывать. Ты къ нему позировать больше не пойдешь.
Джyлія. Вотъ какъ! значить, ты мн запретишь?
Альберто. Не теб, а ему.
Джyлія. Ты, Альберто, кажется, воображаешь, будто ты одинъ мужчина на свт, а остальные вс бабы и тряпки. Прикрикнешь ты на нихъ, и они спрячутся по угламъ и все сдлаютъ по-твоему. Запрещать такому человку, какъ синьоръ Андреа, легко на словахъ…
Альберто. Ты увидишь, ты увидишь.
Джyлія. И ты думаешь, онъ тебя послушаетъ?
Альберто. Послушаетъ, если…
Джyлія. Ну?
Альберто. Если живъ быть хочетъ.
Джyлія. Э… угрозы? Вотъ что!.. Такъ знай же ты, мой любезный, что послушаетъ тебя синьоръ Андреа, или не послушаетъ, мн дла нтъ. Я, слышишь ты, я, а не онъ хочу, чтобы онъ рисовалъ меня. Я хочу быть на его картин. Хочу, чтобы меня видли въ Рим и въ Россіи, и на всемъ бломъ свтъ, чтобы вс знали, что была такая двушка, какъ я… такая красивая! И ты въ это дло не мшайся, говорю теб. Слышалъ?