Вольный ветер

Неволина Екатерина Александровна

Я с любопытством прислушивалась к диалогу. Привычно превратившись в невидимку, я почувствовала себя свободнее.

Однако моя невидимость оказалась не безупречной, по крайней мере, Денис о моем присутствии помнил и, вероятно, заметил, что я навострила уши.

Он покосился на меня и махнул рукой:

– Увидимся, Мира. – Затем сделал шаг в сторону и посмотрел на Диму. – Что передать отцу?

Парни пошли прочь, о чем-то тихо разговаривая. Я смотрела им в спины. Оба подтянутые, обаятельные, симпатичные. Они слегка похожи, несмотря на то, что один –

длинноволосый блондин, а второй – стриженый брюнет. Думаю, лет через десять Денис станет точной копией Димы и будет смотреть на всех неинтересных и ненужных ему людей как на пустое место.

Я спрятала мелки в коробку и переложила страницы специальной калькой, чтобы пастель не размазывалась. Набросок еще не был закончен, но настроение испортилось, а нет ничего хуже, чем рисовать в плохом настроении. Уж лучше приду сюда завтра, когда лишних свидетелей не будет.

Вернувшись в коттедж, я написала Ире. Она ехала в поезде и очень волновалась по поводу Лютика. Потом я позвонила маме.

Она, как всегда, задала множество вопросов. Ее сильно беспокоило, что я осталась в лагере одна, без Иры, но я постаралась говорить беззаботно и весело, в подробностях поведала о сегодняшнем уроке и участии в журналистском кружке.

– Ты думаешь, что в «Вольном ветре» можно заскучать? – спросила я, рассмеявшись вполне искренне. – Не переживай. Приеду загорелая, ловкая и с огромной папкой новых рисунков.

Мои слова немного успокоили маму, но она (а это классика всех мамочек) попросила меня быть осторожнее на лошади, не перегреваться на солнце и побольше есть, включая даже нелюбимую овсяную кашу.

Я, разумеется, пообещала. Хотя не в отношении овсянки, конечно.

С кашей у меня связана своя история, психолог бы сказал – травматичная. Однажды между школой и художественными классами мама повела меня перекусить в сетевое кафе, где блюда были выставлены прямо на раздаче, за стеклянной перегородкой. А я увидела тарелку овсянки, куда попала муха, увязла лапками и жужжала, но никак не могла взлететь.

Каждый раз вспоминаю об этом, когда вижу разнесчастную кашу. Сегодня ее как раз давали на завтрак, но поскольку в меню имелись еще булочки с маслом и сосиски, голодной я не осталась.

В общем, мы мило побеседовали минут сорок, до самого отбоя.

Девочки в комнате в это время о чем-то увлеченно шушукались, как обычно, игнорируя меня.

Ложась спать, я подумала о незаконченной картинке, и мне стало жутко обидно. Под влиянием момента я завела будильник на пять тридцать. Встану и порисую до зарядки и завтрака.

Кстати, здесь должно быть очень красиво рано утром.

Негромкий сигнал будильника заставил меня едва ли не подпрыгнуть. На соседней кровати заворочалась одна из соседок, что-то пробормотала в полусне: я разобрала слова «выходной» и «мама».

Похоже, она считала, что мама будит ее в школу. Пришлось быстро отключить звонок. В комнате было довольно свежо, и, признаюсь честно, в первые минуты мне не хотелось вылезать из-под одеяла. Почему бы не позволить

себе маленькую слабость понежиться в тепле и снова закрыть глаза?.. Но это ведь было бы… неспортивно. Раз решила, надо вставать. Сдамся сегодня – и завтра не смогу заставить себя сделать хотя бы что-то.

Мама всегда говорит – нужно проявлять твердость, если уж надумала что-то – обязательно делать.

В общем, чувствуя себя так, словно мне приходится совершать невероятный подвиг, я вылезла из-под одеяла. После вчерашнего занятия адски болели мышцы. Вот она – польза спорта, о которой мне столько твердили. Постанывая, как столетняя старуха, я натянула джинсы и футболку, умылась – благо ванна с туалетом в домике была своя, затем собрала рисовальные принадлежности и отправилась к пастбищу.

И вскоре я забыла о боли в мышцах. Утренняя прохлада бодрила лучше кофе, а открывшаяся взгляду картина разогнала последние остатки сна. Зеленое поле покрывала легкая кисея тумана, делавшая пейзаж немного нереальным, каким-то потусторонним. Как же хорошо, что я не поддалась на уговоры лени! Даже страшно, какую красоту могла пропустить.

Я открыла новую страницу, выбрав синюю бумагу, и приступила к рисованию. Не помню, когда я работала с таким удовольствием.

Краски сами ложились на плотный и слегка шершавый лист, а мягкие линии пастели, которую так приятно растушевывать, создавали то самое волшебство, которое я и хотела передать.

Не представляю, сколько я рисовала – я словно провалилась в параллельную вселенную. Туман потихоньку начал редеть, но оставался на бумаге: я «перенесла» его при помощи белого пастельного мелка, затенив синим на дальнем плане и в углах, пройдясь бледно-желтым там, где дымки уже коснулись солнечные лучи.

Мне понравился полученный результат, что бывает далеко не всегда. Я осмотрела готовую картинку не без удовольствия – какое-то настроение я все же поймала. Теперь можно сбрызнуть листок лаком для волос, чтобы пастель не размазывалась, но от него пропадут светлые цвета, например, белый.

Есть способ восстанавливать цвет после каждого сбрызгивания, всякий раз прорисовывая заново, тогда удается получить яркие блики… но мне показалось, что это испортит картину. Все ее очарование, пожалуй, и заключалось в невесомой прозрачности, которую можно запросто потерять, превратить в нечто искусственное. Поэтому я, как и в прошлый раз, переложила рисунок калькой. Если бережно относиться к нему, можно обойтись без закрепителя.

Лошади мирно паслись, не обращая на меня никакого внимания.

– Спасибо, – сказала я то ли им, то ли долине и верхушкам гор на горизонте.

Уже возвращаясь к домику, я столкнулась с Настей. Бодрая, в джинсах и белой облегающей майке, она шагала мне навстречу.

– Мира, привет. А ты ранняя пташка! – заметила Настя с улыбкой.

– Привет! – отозвалась я. – Ходила порисовать.

– Покажешь?

Поскольку, по крайней мере, одна работа была закончена, а я все равно собиралась отдать ее в журналистскую студию, я протянула альбом Насте.