Володарь железного града
Шрифт:
— Верно. Не в своё дело Мстислав нос сунул. Княжеское дело мзда да война, а он указывает, кого можно мастером ставить, а кого нет. Ешо и суд рядовичей отменил.
— Как отменил?
— А вот так. Глаголит буду третейский артельный суд вводить и кодекс трудовой.
— Меры чудные опять же. Метр какой-то удумал. Нама ваш метр на… уй не нужён! — Крикнули в сторону княжеских приказчиков.
Те пытались урезонить буянов, уговаривали попрекая, что вече мол, незаконное. Однако, народ не слушал и распалялся всё больше и больше. Немногочисленной дружине князя пришлось уводить реестровых горожан и должностных лиц в служебную слободу за город, где они и заняли оборону. Городская стража бездействовала и Боровск, изрядно подогретый брагой, принял решение уйти под руку Московского князя обещавшего, со слов бояр, сохранить старые вольности.
Когда
На хорде объявили тревогу второй степени, закрыв участок с 480 по 510 километр для гражданских составов. Спустя сорок минут дежурный поезд «Добрыня-7» с двумя сотнями рейтар и полусотней тяжёлых «рыцарей» двигался в сторону Боровска. Спустя два часа трапы вагонов опустились, и всадники начали выводить скакунов. На что рассчитывали горожане, непонятно. От военного городка до станции Боровск сорок километров. От станции до города, восемь, причём в Боровск осенью успели уложить хорошую грунтовку, чистившуюся зимою. В итоге вышло так что. Народ ещё с вече не разошёлся, а сотни Радима уже окружили стены. С ходу город не брали. Блокировали и ждали команды от босса. Связь с ним была раз в сутки и то не всегда.
За ночь к Верее подошло аж четыре дополнительных состава, переправившие сотни пикинёров и мушкетёров. Они же доставили сани и мотособаки с пушками и митральезами. Их стянули от моста к Протве, полностью заблокировав какое-либо сообщение восставших по реке. Ещё и шар воздушный подняли. Поутру же, когда горожане проспались и вышли на стены, вчерашний задор сдулся, словно воздушный шарик на морозе. Город со всех сторон окружило несметное войско. Дымили походные печи на санях. Бликовали солнечные зайчики отражаясь от золотых крыльев «гусар» и рогатин копейщиков в устрашающей броне, а красные с золотым враном флаги десятков и сотен, казалось, раскинулись до горизонта. При всём этом какой-либо неразберихи, свойственной большому войску, не наблюдалось, каждое подразделение заняло свой участок и планомерно обустраивало лагерь. Шансов, у города с населением едва достигающем двух тысяч, не было вовсе. Вместе с горожанами, в плотном кольце осады оказались и засланные из Москвы бояре. Самую малость не успели ноги унести, правда где-то в округе сидели ещё и наблюдатели Хвоста…
* * *
Мужчина, в дырявых лаптях едва передвигал ноги. Злая, колючая метель проникала в дыры худой овчины, на усах и бороде свисали сосульки. Луна освещала путь, но Нечай то и дело останавливался, заходясь в сухом кашле. В руках он держал кулёк с двухлетней девочкой, к поясу привязаны сани с детьми постарше и нехитрым скарбом. Хотя чего в них осталось то? Вторую неделю он шёл в сторону Можайска. За постой и еду Нечай продал всё, что оставалось. В последнем погосте их даже на порог не пустили и дабы не замерзнуть пришлось уходить в ночь. Благо, метель стихала, а месяц позволял не терять вешки расставленные по гостинцу.
В его погост на реке Сежа война не докатилась, зато добрались московские вои выгребя подчистую жито и прочие припасы. Ещё и жену охолопили, выкатив погосту несусветный чёрный бор. Смоленские сборщики на его памяти такого не попускали, но пришедшие им на смену оказались хуже татар. Соседи разбежались кто куда, а Нечай до поздней осени перебивался дарами лесами. Потом понял, всё. Зиму им не пережить. Прохожий, намедни вернувшийся из Былёва, подсказал, иди мол, Нечай, в Воротынское княжество, оно неподалеку. Там мол горемык добром принимают. Детей накормят, а ты мол, за сие в холопах год-другой походишь опосля глядишь и на землю посадят. Куда ему деваться? К своим боярам после произошедшего Нечай подаваться не хотел. По дороге же, не раз и не два слушал всякие небылицы о князе Мстиславе посему для себя решил. Дыма без огня не бывает. Жаль, силы не рассчитал. Голодал давно, вот и подводили ноги.
Начало холодать, снова поднялся колючий ветер. Ещё час другой и всё. Надобно огонь разводить или замёрзнут прямо посреди леса. Дорога тянула вверх и Нечай увидел впереди возвышение,
Свежие брёвна, уложенные в два наката, возвышались над широкой просекой, поверх, настелены гладкие отесанные брусья, засыпанные землей, а по их центру, ох ты! Нечай цокнул от восхищения. Прокованную вгладь полоса уклада тусло бликующую в свете Луны. Напротив же, на самой границе леса, столбы с чародейскими нитями… Всё, аки на торге сказывали.
— Дошёл всё же до гостинца княжеского! — Нечай выдохнул, перекрестился и тяжёло осел на «рельс». Подтянул сани с ребятами и прижав дочку, попытался согреться. Вьюга крепла, а сил развести костер у него не осталось…
Прожектор «Добрыни» высветил на путях большой ком снега.
— Ждан, а ну тормози! Тормози говорю! Смотри как на путях намело.
— Може глыба какая! Али засада!
Помощник нажал красную кнопку тревоги, а машинист опустил рычаг. Заскрипели тормоза, зашипел выпускаемый вохдух. Ночью, более десяти километров в час не «гоняли», чтобы свести к минимуму риски столкновения для необученных машинистов. Пневмотормоза и мощный газовый прожектор, не очень большой вес состава и в итоге, тормозной путь всего в три сотни метров. Мушкетёры, поднятые по тревоге, взвели курки и страхуя друг друга попрыгали на пути.
— Ба. Да тута мужик с дитями!
— Околели!
— Не… Вроде ешо тёплые…
* * *
Ругодив — русское название Нарвы до XV века. Однако это не совсем корректная версия. На самом деле Ругодив это город который стоял напротив Нарвы (даже когда её и близко там не было) и принадлежал Новгороду (в будущем на этом мемте будет основан Ивангород) в XIII веке город был разрушен и к описываему времени заброшен в связи с чем и не упоминался в летописях. Причем уже к XV веку сами новгородцы именовали Нарву Ругодивом. Прямой перевод Дивный град Ругов (одного из племён (венетских или праславянских) которые основали город-порт (форд) в устье Нарвы в окружении фраждебных фино-угорских племён, аналогично варягами была основана и Старая Ладога (Альдейгьюборг)
Межень — фаза водного режима, конкретно применительно к речи Путислава, наинизший уровень воды летом.
Глава 15
Отец Лаврентий, завидев над головой парящий дельтаплан, зло сплюнул и трижды, перекрестился:
— Свят, свят, свят, спаси сохрани от ереси латинской.
Свято-Духов монастырь располагался на высоком берегу Зуши и служкам, чтобы попасть в княжий городок, требовалось добраться либо до Новосильского торга, либо до Ивани, точнее до испытательного аэродрома, куда подходила ближайшая к обители ветка узкоколейки. Хотя путь в оба конца был одинаков, святой отец раз за разом выбирал второй вариант. Ещё весной они доложили митрополиту, что князь еретик под стенами монастыря устроил языческие гульбища и пускает птиц воздушных и змиев, а также цепляет к ним отроков, поднимая тех в небеси, куда выше колокольни. Однако сие оказалось лишь началом. Святая братия в лето какого только непотребства не увидела. Шары из ткани диаволским огнём поднимаемые, птах из древа больших и малых, шутихи огненные пугающие люд громким рёвом. Раз за разом князь и его холопы лезли на небеса. Сколько раз он пытался убедить Мстислава, объясняя князю азбучную истину, что удел человека жить на земле аки червь. Что в небесный мир он, его бессмертная душа, может попасть только после смерти — и то, ежели будет угодно богу. А коли людин по волей своей осмеливается противится сему и поднимается в воздух аки птаха, сие есм святотатство, ибо хочет он самовольно попасть в рай, где живут токмо бог, святые и ангелы.
Князь поначалу тыкал в нос Священное Писание, спрашивал, где мол написано, что полёты запрещены. Опосля, обозвав ретроградом, еродром свой оградил и запретил пускать в град служителей церкви. Митрополит, коему настоятель отписал о творящихся непотребствах отреагировал жёстко, прислав наказ: «Крылья бумажны и птах из древа сжигать! Людин не птаха, крыльев не имать. Аще же кто приставит себе крылья деревянны, тот супротив естества людского творит. Полёты не божье дело, а от нечистой силы исходят. За сие силою от церквы отлучать и предавать анафеме, а коли холопы не угомонятся, опосля божественныя литургии огнем жечь!»