Володарь железного града
Шрифт:
[i] Сын Чингисхана, был единственным чингизидом, убитым в ходе завоевания Руси и вообще походов Орды эпохи завоеваний.
Команды, относящиеся к установкам угломера и прицела, подают всегда двумя числами, из которых первое относится к шкале угломера (прицела), а второе к барабану угломера (прицела), например: «Левее 1–05» (один ноль пять), или «Угломер 32–35» (тридцать два тридцать пять), или «Прицел 6–30» (шесть тридцать'.
Дедвейт — сумма массы полезного груза, перевозимого судном, массы топлива, масла, технической и питьевой воды, массы пассажиров
Глава 7
Московское княжество, село Фоминьское на реке Нара.
Бам-бам-бам. Звук било[i] широко расходился по склонам речной террасы, застроенной аккуратными деревянными клетями. Несмотря на полдень и обильный снегопад народ прибывал на площадь перед церковью споро, и тому была веская причина. Перезвон били не церковный, а вечевой. Весть, что отправленный намедни с челобитной староста вернулся из Москвы изрядно «помятый», сорокой разлетелась, вызывая пересуды селян.
По заведенному обычаю собирались старшины родов, ремесленники, состоявшиеся женатые мужики и обязательно, родовитые [ii]. Последние, обычно брали для «голосу» ещё и старших сыновей. Убеленные сединами деды недвижно сидели на лавке, выслушивая старосту Глеба, и лишь когда поднимался шум, стучали посохами с резными головами чуров, призывая к тишине.
— Глаголишь, будто тя тиуны взашей выгнали? — обратились к старосте.
— Вот тебе крест!
— Азм пошто наказывал, Глебка?! К Иван Иванычу иди напрямки! — вскрикнул один из старшин.
— Стрый[iii]! Дык я в Кремль окольными путями пробрался к палатам княжеским. В ноги господарю пал, слезами горючими заливался.
— Дело говори, не ходи кругами окольными.
— А что говорить-то? Князь меня приметил и грамотку прочёл, токмо опосля откинул ту в грязь и велел батогов отвесить за то, что через тиуна ябеду подал.
— Вот оно как…
— А ты пошто ждал от Калитовичей то, Порфирий? Не зря люди говорят, Москва слезам не верит![iv] — пробубнил второй старец.
— Истинно, Влас. При Константине Романовиче, по молодости, по-иному жили. Добре. Рязань полтину с сохи брала.
— По-божески, — вторил ему собеседник. — А сим кровопийцам рубль подавай, и всё мало! Ни в какие ворота не лезет. Пошто решать будем, огнищане?! На селе с осени долг висит, осемнадцать рублёв и чёрного бору двадцать пять.
— Негоже то!
— Где мы таковую прорву серебра возьмём то?! Высерем что-ль.
— Последние порты сымают, изверги!
— Иуды!
— Христопродавцы!
Неожиданно, вперёд выступил мужчина в чёрной рясе.
— Вся власть от бога! Смиритесь! Село наше Володарское. Роптать негоже. С чёрных погостов вона, мытари куды более берут. Вам бы радоваться, а вы супротив кормильца бузите. Времена ноне тяжкие, князья в Сарае поиздержалися. Войти надобно в положение. Пояса затянем, не
— Ага, опосля в холопство определят. Знаем ужо.
— Учёные.
— А ведомо ли, что князь Мстислав хуже татя? Тарусскому баскаку к главе шапку гвоздями приколотил за то, что ему перечил, а Новосильского, за бороду таскал и плетью охаживал аки холопа! — не унимался поп.
— Хоть кто-то на него управу нашёл! Соседский баскак кровопийца, каких поискать…
Народ разошёлся. На священника пытавшегося облагоразумить селян не обращали внимание, он то жил неплохо, относительно прочих. Мытари Иван Ивановича Красного этой осенью забрали из амбаров людей львиную долю зерна в счёт старых долгов, поставив семьи на грань голода, а ныне опять серебра просят. Налоговая политика при Калите и без того была жёсткой, а уж после его смерти, когда вся казна ушла в Орду на взятки, мытари словно с цепи сорвались.
— А что тута думать! — вскричал молодой мужик. — Ежели округ земля князя московского пусть сам и пашет на ней. Вы аки хотите, а я в Воротынское княжество подамся. Гостинцы ладить. А что? Кормят тама без мзды, отменно. Ешо и платят добро, по три десть резан, в день! Хлебово опять же не пустое подают, с мясом али рыбою. И одевают в одёжи пригожие, не в рванину.
— Верно, Емеля. Чего нам впустую жилы рвать. Всё одно, по осени, жито Москва заберет. Мстислав Сергеевич князь добрый, авось не обделит землицей. Говорят его холопы кабальные не хуже иных боярских детей живут, в избах с печами по белому.
— Не в избах, остолопень. В хоромах двукровных со столбами резными и стеклом персиянским.
Народ вновь ввязался в спор и начал обсуждать причуды соседского княжества, ведь до того было рукой подать, в прямом смысле, Нару переплыви и на месте. Многие успели поработать на стройках века, прокатиться на узкоколейке, увидеть прочие прелести цивилизации, включающие огромные, по меркам селян, амбары с житом. Дошли в Фоминское слухи о богатой помощи переселенцам. Зерном, инструментом и серебром.
Старшины вновь застучали посохами прерывая гам.
— Тихо! Угомонитеся! Поведали ходоки, будто князь Воротынский мзды берёт, аккурат десятую часть, от урожая… А сие выходит, осемнадцать резан с сохи али того меньше.
— Быть того не может!
— Ешо как может, — ответил худощавый мужичок в зипуне. — Своячница у меня в Луже, Глафира. Так вон, она сказывала как в хмурень[v] у них жито принимали.
— И как же?
— По честной цене, с вежеством! Завешивали без утайки и грамотку об сим писали. А с той люд шёл на торг и ништо боле не платил, даже тамгу. Так-то!
— А мытарям?
— Дык нет уж ныне их в Луже. Разогнал князь…. Установилась тишина.
— Верно глаголите, люд. Князь Мстислав люду чёрному жито даёт на сев, плуги да меринов. Земли у него… Во… — косматый мужик развёл длинные руки в стороны. — Бери сколь душе угодно.
— Ага, токмо вся она в Диком Поле.
— И что с того. Видал сколь пешцев под Вереей? А я вот, видал. Тьма! И сам князь не промах, удачливый. Прошлым годом Переяслав на щит взял и темника Товлубия побил. Следом же, новгородцев и Литву!