«Волос ангела»
Шрифт:
– Иван Маринович!.. Голубчик! Я сейчас, обождите меня внизу, через минуту буду.
Пан, мельком оглядев поросшую седыми волосами грудь Федорина, видневшуюся в вырезе неплотно запахнутого халата, тапочки, надетые на босую ногу, нажал рукой на дверь.
– Дайте войти!
– Голубчик, но…
– Да что ты, зараза! – Пан с маху врезал Федорину кулаком между глаз и, подхватив обмякшее грузное тело, захлопнул за собой дверь номера…
Вечером того же дня, возвращаясь
Открывшая дверь жена Диомида проводила его в комнату. Художник был не один. Около окна стоя курил незнакомый худощавый блондин в хорошо сшитом темном костюме.
– Толя! – раскинув руки, пошел навстречу Черникову Калистру. – А я-то думаю, кто это к нам? Позвольте, я вас представлю друг другу. Знакомься: Юрий Сергеевич, знаток и ценитель русской старины, а это мой друг, Анатолий Черников, журналист. Как раньше было принято говорить, прошу друг друга любить и жаловать.
– Очень приятно, – слегка поклонился Юрий Сергеевич, – мы тут как раз перед вашим приходом спорили о русской лаковой миниатюре. Может быть, рассудите?
– Я не большой знаток, – улыбнулся Анатолий. – Но если вы настаиваете…
– Да спор-то простой, не художественный! – сразу загорячился Калистру. – Юрий Сергеевич не верит в возрождение русских народных промыслов, и не только лаковой миниатюры. А я верю! Верю в русских самородков! Пусть они не профессиональные художники, пусть не учились в Академии художеств, но таланты! А талант не может не работать. Это потребность.
– Ну да, кто не работает, не ест, – ядовито отозвался Юрий Сергеевич, – но что будут теперь писать эти, с позволения сказать, таланты? После многих лет писания библейских сюжетов на иконах и росписи подносов и табакерок? Табакерки сейчас как-то не в моде, подносы тоже. Прикажете им рисовать серпы и молоты со звездой?
– Да при чем здесь сюжеты? – снова взвился темпераментный Диомид, обеими руками собирая рассыпавшиеся длинные черные волосы. – Сюжет может быть любой, важна манера исполнения. Понимаете, манера! Стиль!
– Думаю, Диомид прав, – прервал спор Черников, – народные промыслы возродятся. Не берусь судить, в каком виде, но возродятся.
– Ну, не знаю, не знаю… – развел руками Юрий Сергеевич. – Я вижу, вы оба против меня, – добавил он с улыбкой, – остается только ретирада. Разрешите откланяться.
– Чайку с нами? – предложила жена художника.
– Нет, увольте, не могу. Никак не могу. Дела. До свиданья. Надеюсь на вас, Диомид Саввович…
– Да-да…
Художник вышел провожать гостя. Черников присел к столу, ожидая его возвращения.
– Наденька, –
– Знакомый, можно даже сказать, наш старый знакомый. Где-то его Диомид откопал лет пять назад, то ли в "Стойле Пегаса" познакомились, то ли еще где, сейчас не помню. Он очень помог нам с заказами, когда было трудное время. Диомид что-то для него реставрировал или писал, точно не знаю. Или для его знакомых. Но приятный человек, правда?
– Тоже художник?
– По-моему, нет. Любитель, близок к богеме. Чай будешь?
– Спасибо, не откажусь. А как его фамилия?
– Не знаю, спроси лучше у Диомида, – улыбнулась Наденька.
Художник вернулся в комнату оживленный, потирая руки.
– Каков, а? – он кивнул на дверь. – Не возродятся, видишь ли, промыслы! Возродятся, еще как возродятся.
– Сядь, выпей чаю… – позвала его жена.
– Я верю, что и на моей родине, в Заднестровской Бессарабии, когда она полностью освободится от власти боярской Румынии, тоже будут народные художественные промыслы. А уж в России-то, с ее вековыми традициями народного творчества…
– Ты, никак, собираешься домой, Диомид? – спросил Черников.
– К боярам? Да они меня повесят! – засмеялся художник. И тут же посерьезнел. – Рад бы, да сам знаешь, пока не могу. Но верю, что еще буду там жить и работать.
– Как фамилия твоего знакомого? – невзначай поинтересовался Анатолий.
– Фамилия? – озадаченно переспросил художник. – Ты знаешь, я как-то никогда не спрашивал его об этом. А что?
– Так… Интересно.
– Кстати, он тут оставил кое-что, просил пока сберечь. Не поможешь мне забросить на антресоли?
– Давай… – вяло согласился Черников.
Диомид притащил из прихожей два больших тяжеленных чемодана. Вдвоем, подставив шаткую стремянку, они с трудом запихнули один на антресоли.
Со вторым пришлось повозиться – он был больше и тяжелее первого, неудобный, громоздкий. Диомид неловко подал его, и Черников, не удержав чемодан, выпустил из рук оборвавшуюся ременную ручку. Чемодан грохнулся на пол, закрытые замочки не выдержали, откинулась крышка, и взору изумленных друзей предстали тщательно упакованные в картонные коробки, раскрывшиеся при ударе об пол, старые иконы.
Художник потрясенно опустился перед ними на колени, дрожавшими пальцами провел по одной из икон.
– Семнадцатый век. "Морской Никола". Северное письмо, – он поднял к стоявшему над ним Черникову побледневшее лицо. – Что это? Откуда?
– Не знаю… – Анатолий быстро слез со стремянки, присел рядом с Калистру на пол, открыл другую картонную коробку. – А эта?
– Тоже семнадцатый, "Святой Зосима", покровитель казачества. Ты знаешь, они не имеют цены! Это же исторические реликвии! Откуда они у него?