«Волос ангела»
Шрифт:
Но с ним сидит за одним столиком Ангелина. Тащить ее за собой? Тогда не удастся уйти. Черт с ними со всеми, и с ней и с Антонием. Надо подумать о себе!
– Я сейчас… – поднявшись из-за стола, рассеянно сказал Пан своей спутнице. Усилием воли выдавил извиняющуюся улыбку. – Отлучусь на минутку. Простите великодушно.
Бросив беглый взгляд в другой конец зала, он заметил, как приподнялся тот, плечистый, с темными волосами, что смотрел на него цепким взглядом. Повернул голову в его сторону и второй,
Эх, была не была! Пан быстро пробежал между столиков, одним махом вскочил на эстраду, в два шага догнал потного чечеточника и, выхватив оружие, приставил ствол к его виску. Бешено выпучив глаза, заорал:
– Не дергайся, убью!
Другой рукой он вытащил второй браунинг и, прихватив за пиджачок посеревшего лицом – что было видно даже под слоем грима – артиста, потащил того к выходу со сцены, закрываясь им, как живым щитом. Увидев, что те двое выскочили из-за стола, на всякий случай выстрелил в них.
Оркестр сразу смолк. Взвизгнула какая-то женщина, один из нэпманов шустро юркнул под стол.
Сыщики отреагировали мгновенно. Рядом с головой Пана щелкнула пуля – он даже ощутил смертельное дуновение ветерка от маленького кусочка свинца, прошедшего совсем близко от виска. Хорошо стреляет мент! Кто из них? Стрелял моложавый шатен в сером.
Яшка Пан пальнул в люстру, со звоном посыпались на пол осколки стекла. Милиционеры бросились к эстраде, опрокидывая на бегу стулья и отпихивая прочь с дороги кинувшихся к выходу не на шутку напуганных посетителей. Именно на это Пан и рассчитывал – пусть их снесет взбудораженная выстрелами толпа.
Еще шаг – и он вместе с чечеточником оказался в узком коридоре за сценой. Собравшиеся в нем при звуках выстрелов, раздавшихся в зале кабаре, актеры испуганно шарахнулись в стороны.
– Выход?! Где выход?! – не своим голосом взревел Пан.
Кто-то, в белом костюме Пьеро, молча показал дрожащей рукой в дальний конец коридора, на неплотно прикрытую дверь. Оттолкнув чечеточника, Пан бросился туда.
"А если и здесь ждут милиционеры?.. Прорваться, любой ценой прорваться! Зубами прогрызть дорогу!"
Распахнув ударом ноги дверь, он вылетел в мрачный колодец двора, не находя выхода, ошалело заметался между тесно сжавших узкий асфальтовый пятачок глухих стен, плотно стоявших двух– и трехэтажных домов из темного кирпича. Вот почему его здесь не караулили! Некуда отсюда бежать – мышеловка! Сюда в антракте, наверное, выходили покурить артисты.
"Сдаться? Ну нет…"
Пан подскочил к водосточной трубе, подпрыгнув, ухватился за скобу ее крепления, вбитую в стену, подтянулся. Обняв руками и ногами гулкую, жутко проминающуюся под тяжестью его тела жесть трубы, быстро полез наверх, на крышу, ежесекундно рискуя сорваться. Отчаяние и страх придавали ему силы. И
Пробежав по крыше, он отыскал пожарную лестницу, начал торопливо спускаться вниз, на улицу, – скорее, скорее, бежать на тот перекресток, где ждет Губарь со своим рысаком.
Спрыгнув на тротуар, огляделся.
Проклятие! Милиционеры оказались хваткими ребятами. Они успели обежать квартал и теперь были всего в полсотне саженей от него. Грохнули выстрелы сыщиков.
"Так и шлепнуть могут", – мелькнула трусливая мыслишка.
Пан побежал. Вот и знакомый дом, теперь за угол…
Нет, сегодня черный день, день отчаянного невезения, все идет наперекосяк, и, видно, не уйти – двое людей в кожанках стоят около коляски Губаря: один держит коня под уздцы, второй наставил на старика револьвер. Добрались! Выдаст, как пить дать, выдаст Губарь, выложит все на допросах МУРа.
Быстро вскинув браунинг, Пан несколько раз выстрелил. Увидел, как дернулся и мешком повалился под ноги своего рысака Губарь, как осел, хватаясь за грудь, стоявший рядом с ним человек с револьвером в руке.
Сзади тоже хлопнули выстрелы. Пуля стукнула в стену дома, совсем рядом с ним. Пан хотел было пристрелить из мстительности и лошадь – чтобы не досталась милиции, а то будут потом гарцевать, но передумал и метнулся в переулок.
Скорее, скорее! Черт возьми, почему только люди не летают?!
Короткий переулок вывел на оживленный перекресток, мелькнула перед глазами ярко освещенная вывеска – "Савой".
Что-то очень знакомое. Ну да, поезд, толстый дурачок Федорин, любитель погулять в Москве без присмотра ревнивой супруги, картишки, приглашение заходить…
Пан на бегу запихал браунинги в карманы и торопливо вошел в подъезд гостиницы. Пожалуй, это сейчас единственный шанс на спасение – иначе они загонят его по улицам, как зайца, или убьют в перестрелке.
У стойки портье толпились несколько приезжих, бестолково переставляя чемоданы, расписываясь в книге регистрации постояльцев, расплачиваясь за номера. Яшка быстро протолкался к барьерчику, сунул пожилому портье смятую бумажку десятирублевого достоинства.
– Федорин Порфирий Михайлович у вас остановился?
– Второй этаж, двести третий нумер…
Скорее, скорее! Через две ступеньки, вверх по широкой лестнице, устланной толстым бордовым ковром. Бегом по длинному гостиничному коридору, чутко прислушиваясь – нет ли топота ног сзади, судорожно шаря глазами по табличкам номеров на дверях, боясь пропустить тот самый, сулящий надежду на спасение.
Вот он, двести третий! Постучал… А вдруг нет дома? Тогда что, конец?
Дверь распахнулась. Недовольно сморщившееся было лицо Федорина с бульдожьими щеками расплылось в улыбке: