«Волос ангела»
Шрифт:
– В последнее время живу как в дурном сне. Веришь, Федя? Так и кажется, что скоро проснешься, и все опять будет нормально, словно не было ничего этого: ни больницы, ни кладбища… Я любил его, понимаешь, любил. В детстве старался ему подражать, быть на него похожим и жутко страдал от того, что не учусь в кадетском корпусе, не ношу черного мундира с погонами и панталон с лампасом, не знаю, как правильно поворачиваться – через правое плечо или через левое, не получаю увольнения и не могу презрительно сказать ни о ком: "штафирка!" Это я сам был для него штафиркой. Как же обидно… Он даже не знал,
– Да, он был смелым офицером, – Федор достал портсигар, предложил папиросу Анатолию. Тот взял. Закурили. – В империалистическую мы воевали в одной роте на Западном фронте. Он командовал ротой, а я был в ней рядовым.
– Вот как? – пораженный Черников даже приостановился. – Ты никогда раньше не рассказывал мне об этом.
– Не было случая. Да и не знал же я, что бывший штабс-капитан Воронцов твой дальний родственник… Ты хотел поговорить со мной?
– Может быть, сейчас и не время, но надо тебе сказать: я думаю, что Андрея, то есть Воронцова, убили, чтобы он не выдал какого-то бывшего офицера-артиллериста, кажется Николаева.
– Откуда ты узнал об этом?
– Андрей рассказал мне о Николаеве, когда мы ехали в больницу. Сначала я не придал значения его словам, думал, бредит. Доктор говорил, что у него было сильное отравление. Но потом, когда увидел… там, в палате. У Воронцова, незадолго перед моим приходом, был в гостях этот Николаев. Еще Андрей сказал мне о каких-то похищенных иконах.
– Что? Давай присядем, – Федор подвел Черникова к лавочке у ограды кладбища. – Расскажи-ка подробнее.
– Но я не знаю подробностей. Андрей говорил про артиллериста и его знакомого, некоего Николая Петровича. Он и артиллерист Николаев украли ценные иконы. Воронцов ни в чем не виноват, он сам мог прийти к вам, если бы они не убили его. Несмотря ни на что, он остался честным человеком. Я верю в это.
– Толя, Николай Петрович Назаров известен под кличкой Святой Антоний. Ворюга с дореволюционным стажем – хитрый, жестокий и опасный, очень опасный. Мы только недавно установили, кто занимается ограблением церквей, потому что задержали знакомую твоего Андрея, цыганку Ангелину. Она была с одним из бандитов в кабаре «Нерыдай». Ты какие-нибудь подробности про этого Николаева знаешь? Что еще успел Воронцов тебе рассказать?
– Ничего… – покачал головой Черников. Поднял прутик и начал чертить узоры на сухой земле. – Когда я его вез, он был очень плох. Может, именно Николаев и отравил его?
– Говоришь, он был у Воронцова незадолго до твоего прихода? А ты с ним случайно не мог встретиться по дороге? Вспомни хорошенько, никого не было на лестнице или во дворе, около подъезда, когда ты пришел?
– Нет… Хотя постой… Не знаю, право, то ли это, что ты от меня хочешь, но когда я шел в тот вечер к Андрею, увидел на улице, недалеко от дома, где жил Воронцов, показавшегося
– И где? – заинтересованно спросил Федор.
– Весной шестнадцатого года в поезде, когда ехали из Москвы в Питер. Как раз перед этим я навещал Андрея в госпитале. Помню, в одном вагоне с нами ехал некий развеселый купчик. Пригласил нас к себе в купе, коньяку выпили. Я с ними еще повздорил из-за чего-то. Не помню сейчас предмета спора. Ушел потом спать, а они играли в карты. Купчик, по-моему, сильно продулся.
– Ну и ты остановил этого знакомого, поговорил с ним?
– Нет, он меня даже не заметил. Я шел от приятеля, художника. Там тоже очень странная история, и тоже с иконами.
– Подожди, о художнике немного позже. Как фамилия твоего попутчика? Не помнишь?
– Извини, но он, по-моему, даже ее не называл. Говорил вроде, что по юридической части служит.
– А купчик случайно не Кудин? Вспомни!
– Федор, столько времени прошло, не один год. Увидев еще, могу, наверное, узнать, но так…
– Хорошо, – Греков покусал нижнюю губу, раздумывая. – Может, и увидишь купчика. Так что художник? Его-то фамилию знаешь?
– Конечно. Калистру. Диомид Саввович Калистру. Родом из Бессарабии. Очень самобытный мастер. Ты не представляешь себе….
– Давай про иконы, о мастерстве своего друга расскажешь потом, – прервал его Федор. – Прости меня, но сейчас не до этого. Ну что там?
– Я был тем вечером в гостях у Диомида и познакомился с неким Юрием Сергеевичем. Такой приятной наружности блондин, прилично и строго одетый, лет сорока. Он знает моего приятеля еще с восемнадцатого года, давал ему какие-то заказы, устраивал что-то… Но не в этом суть. Юрий Сергеевич оставил Диомиду два чемодана, просив их поберечь до его прихода, потому как сам он то ли переезжает, то ли еще что. Мы их стали убирать на антресоли, и тут один из них раскрылся. Не подумай, мы не нарочно, просто оторвалась ручка, и он упал. В нем были упакованные в коробки старинные иконы.
– Какие?
– Диомид говорит, что они не имеют цены. Я видел две – "Николу Морского" и "Святого Зосиму". Письмо, конечно, поразительное. Минимум семнадцатый век.
– Их еще не забрали у твоего художника?
– Думаю, нет. Я сказал Диомиду, чтобы он не отдавал, не отзывался на звонки и стук в дверь, пустил слух, что уехал на этюды…
– Все это, конечно, наивно, ну да что уж теперь… Ему можно верить, твоему Калистру?
– Он честный человек, Федор.
– У тебя все честные, Толя.
– Лучше ошибиться, чем оскорбить человека подозрением, – обиделся Черников.
– Я не подозреваю, а только спрашиваю. И потом, моя работа требует все проверять, чтобы такие, как ты, могли действительно не ошибиться в людях, живущих рядом с ними. Чтобы все были честными, понимаешь?
– Извини, не хотел тебя этим задеть. Я прямо сказал Калистру, что у меня есть друг по Красной армии, чекист, с которым я посоветуюсь.
– Вот и посоветовались. Очень даже хорошо, что посоветовались. Ты чем сегодня думал заняться? – положил Анатолию на колено свою руку Федор.