Волшебная палочка госпожи Тендер, или Приключения дорогой редакции
Шрифт:
— А ты мне тут глазки не закатывай! Эмоции свои эти!
— Полина, я тебе сейчас дам зеркало, чтобы ты на себя посмотрела и не отвлекалась на несущественное. Какие ещё глазки! Я спрашиваю: ЧТО ты хочешь, чтобы было сделано? Вот по пунктам: что конкретно тебе не нравится и какие будут предложения?
— Предложения? — взвивается редактор. — Это ты… Это я…
Дальше она бессмысленно открывает и закрывает рот.
— Так, я поняла. Вот что, Полина Андреевна: давайте, я переделаю текст и просто пришлю вам готовый. А то мы спорим-спорим, и никто
— Да, хорошо, — быстро соглашается редатор. — Давайте, Елена Фёдоровна, прекратим этот беспредметный спор! И не забудьте, что в четверг у нас «Круглый стол» о домработницах, а завтра нужно договориться об интервью. Тема: хэндлинг. Показ собаки на выставке. В контексте маленьких собачек. До свидания, дорогая редакция!
— М-м, до свидания… — бормочу я, даже не глядя, в каком бешенстве вылетает за дверь редактор.
— Ну, ты это, — хмыкает Медведь. — Злая такая сегодня.
— Кто злая? Я? Да я бедный зайчик. Беззащитный, маленький. Каждый редактор обидеть норовит!
— Да-да-да, — быстро говорит Технический, — такой маленький, с бантом и с зубами с вот такими…
На следующий день происходит что-то невероятное. Редактору не нравится вообще всё. Нам не нравится всё, что делает редактор. Потому что она, в общем, ничего и не делает, если не считать страшной путаницы: что получило её «добро», что не получило, что в какую рубрику идёт, что нужно сделать ещё и чего не нужно.
В тот момент я понятия не имею, что у неё дома случилась беда. Скорее всего, именно это обстоятельство и выбило редактора из колеи, но работать в редакции становится невозможно.
Обсуждать новые идеи не в состоянии никто. Я закрываю дверь редакции, стараясь не хлопнуть ею изо всех сил — чтобы не рухнуло здание, и еду писать домой.
Г-жа Тендер говорит, что у нас серьёзные изменения в штате. Мы с Медведем по телефону гадаем, кого из нас уволили.
Оказывается, уволили всё-таки редактора, а не нас. За безделье и склочный характер. И пришёл новый. Пришла. Это маленькая старая дама с лицом грустной лисички, тихим, доброжелательным голосом и двумя немецкими овчарками дома.
Мы пока о ней ничего не знаем.
Тендер говорит:
— Лена! Я знаю, о чём ты думаешь! У тебя на лице всё написано. Съешь лимон!
Она уходит, Медведь поднимает голову от компьютера и говорит:
— Лена! Елена Фёдоровна! Ну, ты глухая, что ли? Это твой второй шанс! Не упусти, чтоб ты лопнула!
Ночью я сижу на кухне, грызу лимон и реву. От горя не замечаю, что сгрызла его весь, с кожурой и семечками.
Понедельник. По понедельникам у нас редколлегия, то есть, планёрка. Она выглядит примерно так:
— …И вообще, — говорит новый редактор. — На планёрке должна обсуждаться работа, а не Кэрис Пилтон!
— Ну, её все равно папенька лишил наследства, — машет рукой Эксперт По Этикету.
По её настоянию новый редактор запретила Настин комикс, в котором Зелёный Выхухоль портит воздух. Потом наш
А потом редактор сказала, что сделает новое лицо нашему журналу, и теперь будет придумывать темы сама. Что всё должно делаться, как положено, а не как Бог на душу положит. Редактор говорит:
— Что вы говорите? Лишил наследства Кэрис Пилтон? Как — лишил? Когда?
— Да вы что! — машет рукой Эсперт По Этикету. — Ещё на прошлой неделе! Ему надоели её фокусы!
— Вот я всегда говорила: такой образ жизни ничем хорошим не кончится!
— Как вы думаете, что она теперь будет делать?
(Следует длительное обсуждение, что же теперь будет делать Кэрис Пилтон).
Технический молча работает. Мне велено ничего не делать, а дожидаться, пока новый редактор придумает для меня темы.
Я смотрю в окно.
Такая работа
Мы едем на тест-драйв. Тестировать машину. Для рекламы. Рекламы планируется много — два разворота. Машину велено подать как «внедорожник, идеально подходящий для большой семьи».
После этой прогулки Саша и Саша боятся попадаться нам на глаза — вот как им было весело.
Но дело не в детях. Дети — не самое страшное. Дело в том, что моя жизнь — кошмар. Сначала мне сказали, что «материал не должен быть слишком рекламным». Редактор говорит:
— Напиши просто как бы про такую поездку с детьми. Техническими данными не увлекайся и на автозапчастях внимания не заостряй.
Дальше текст читает рекламный отдел. И говорит так:
— Нет, нет. Мне это не нравится. То есть, про детей очень хорошо, но я машины не вижу здесь. Скорости не чувствую, понимаете?
Я понимаю. Понимаю, что критика конструктивная. Беседуем о машинах. В тексте появляется спидометр, километры, топливный бак и всякое прочее. Потом редактор вносит правки. Небольшие, как она с трагическим лицом пообещала. «Наташа хвастается» переделывается в «Наташа довольна». Потом из текста вычищаемся мы: «наш технический», «наш рекламный» и уж тем более «дорогая редакция». Появляются просто какие-то Наташа, Лена и Ольга.
Вздыхаю.
— Ну, — редактор смотрит умоляюще, — это же рекламный текст! Так надо!
Я вздыхаю снова и безнадежно машу рукой: «Делайте что хотите!»
Медведь исподтишка тоже шевелит бровями.
— Да ладно тебе, — говорит. — Такая работа.
— Текст должен быть стандартным, — говорят обе дамы, — вон посмотри, как в прошлом номере. Примерно так.
— Но это же, — удивляюсь, — не будут читать! Мой муж с компаньоном сами этот номер читали. И девочки в офисе читали. И дома детям показывали. И даже мужьям. И в школу Сашка этот номер носил. Все говорят, снотворное. Да он же вообще дурацкий, этот текст! Он такой же, как два с половиной десятка таких же в других журналах! На него только посмотрят — и сразу перелистнут!