Волшебный квартет
Шрифт:
— Во всяком случае, оно пошло нам на пользу. Что в этих местах случается довольно-таки редко.
— Да, ты прав,— согласился Харкорт.
— У меня есть привычка задавать на один вопрос больше, чем нужно,— продолжал Децим.— Вот и сейчас я хочу задать тебе этот лишний вопрос. Не могу понять, что вы вообще здесь делаете.
— Мы выполняем свою миссию.
— О которой ты не хочешь говорить?
— О которой мы не хотим говорить,— подтвердил Харкорт.— Могу только сказать, что миссия опасная — ты это сам видишь.
— Опасности меня не смущают,— ответил римлянин,— если только не считать исключительных обстоятельств.
Как только начало темнеть, они остановились на ночевку у родника в верховье небольшой долины. Местность была открытая — со всех сторон возвышались безлесные холмы, на склонах которых лишь кое-где стояли кучки деревьев.
Путники развели костер, чтобы поджарить пшеничных лепешек и сала. Вокруг лагеря стояли, как часовые, горгульи. Харкорт втер Шишковатому мазь в раны. Тот лежал смирно, и помощь аббата не понадобилась, хотя он стоял поблизости наготове с попугаем на плече.
Нэн и Иоланда, хлопотавшие у огня, позвали всех есть, и они уселись вокруг костра.
— Приятное местечко для ночевки,— сказал Децим.— Ни деревьев нет слишком близко, ни этого надоедливого болота. И как-то спокойнее себя чувствуешь, когда тебя сторожат горгульи.
— Может быть, нам даже не надо сегодня выставлять своих часовых,— сказал аббат.— Эти горгульи...
— Часовые будут,— решил Харкорт,— Я сторожу первым, Гай вторым, а...
— Поставь следующим меня,— предложил Децим.— Шишковатому надо бы как следует выспаться.
— Ты весь день нес мой мешок,— возразил Шишковатый,— а теперь ты хочешь еще за меня сторожить. Мне вовсе не нужно столько поблажек.
— Мне кажется, тебе бы лучше согласиться,— сказал Харкорт мягко.— Выспаться тебе не повредит. Тогда, если ты не возражаешь, сторожи первый,— обратился он к Дециму.— Я буду третий, а аббат посередине.
— Мне все равно,— ответил центурион.
— Имей в виду, что у нас есть одно правило,— сказал Харкорт.— Часовой не должен задерживаться на посту, чтобы дать подольше поспать тому, кто его сменяет. Мы тут из себя героев не изображаем.
— Хорошо, я это правило выполню,— не без некоторого высокомерия согласился Децим.
Луна уже спускалась к горизонту, когда аббат растолкал Харкорта.
— Все как будто спокойно,— сказал он,— Я ничего не слышал, горгульи по-прежнему стоят на часах. За все это время они ни разу не шевельнулись. И не произнесли ни единого звука. Я было подошел и попробовал с ними заговорить, но они не отвечают. Как будто не слышат. И не обращают никакого внимания.
— Они так ведут себя с тех пор, как слезли со стены,— сказал Харкорт.— Нас они не замечают или делают вид, что не замечают. Как будто вообще не знают о нашем существовании. Но они должны о нем знать, ведь они идут с нами и охраняют нас. А если не говорят, то, может быть, просто не умеют.
Аббат понизил голос:
— А что это за фокусы с тем, в каком порядке нам сторожить? Ты не совсем доверяешь нашему другу-римлянину?
— Я не спал,— сказал Харкорт,— и смотрел за ним, пока ты его не сменил.
— Значит, ты ему не доверяешь.
— Послушай, Гай, ведь я его не знаю.
— Но он доблестно дрался вместе с нами.
— Знаю. Но чтобы доверять человеку, нужно его знать. Тому, кто стоит на посту, мы вверяем свои жизни. Может быть, он и есть такой,
Аббат задумался.
— Не уверен,— сказал он и добавил: — Ты мне иногда перестаешь нравиться, Чарлз. Ты нелегкий человек, и у тебя бывают нехорошие мысли.
Харкорт ничего не ответил, и аббат принялся шарить в темноте, разыскивая свое одеяло. На плече у него что-то бормотал попугай.
Заходящая луна заливала все мягким сильным светом. Она освещала четырех горгулий, и они отбрасывали длинные черные тени. Как и сказал аббат, горгульи стояли неподвижно, словно врытые в землю. Поодаль справа темным пятном выделялась небольшая рощица. Харкорт внимательно вгляделся в ту сторону. Стояло полное безветрие, ни одна ветка не шевелилась. Никакого движения в рощице не было заметно. Вокруг стояла полная тишина. Харкорт отошел на некоторое расстояние от костра и присел. «Где-то там, неподалеку, прячется Нечисть,— напомнил он себе. — Та, что напала на нас в храме, а может быть, и еще более многочисленная. Слух о нашем присутствии должен был распространиться, так же как распространился слух о появлении римской когорты. Теперь, когда когорта уничтожена, очередной жертвой должен стать наш маленький отряд. Четверо мужчин, две женщины, четыре горгульи и попугай — не слишком внушительная сила, чтобы устоять перед натиском. Там, у храма, тыл у нас был защищен самим зданием, а внезапная атака горгулий решила судьбу битвы. Но здесь и, может быть, еще на много лиг вперед наш тыл будет оставаться ничем не прикрытым, придется обороняться со всех сторон, и в конце концов Нечисть нас одолеет. Может быть, еще не сегодня, может быть, не завтра, но рано или поздно это случится, и тогда придется принять бой. Конечно, было бы очень благородно и мужественно заявить, что нам удастся выстоять, что мы сумеем доблестно отбить атаку или что нас выручит какое-нибудь непредвиденное обстоятельство, что мы уцелеем и сможем продолжать путь. Только рассчитывать на это глупо и бессмысленно».
Он постарался отогнать эти мысли, но не видел никаких доводов, которые могли бы их опровергнуть. «Мы все равно что уже мертвые»,— сказал он себе. Прятаться от Нечисти было больше невозможно. Если не сейчас, то в самом скором времени бесчисленные полчища Нечисти должны были окружить их со всех сторон.
«А может быть, наш крохотный отряд не так уж для них и важен?» — подумал он, но тут же отрицательно покачал головой. Пусть он невелик и не представляет большой опасности, не то что целая римская когорта, но это прямой вызов, брошенный в лицо Нечисти. И она удовлетворится только тогда, когда он будет уничтожен. Каких бы понятий о чести ни придерживалась Нечисть, она должна истребить пришельцев.
Он услышал какой-то шорох и резко повернулся. Это была Иоланда, которая почти беззвучно подошла к нему и присела рядом.
Обрадованный, что шорох не грозил никакой внезапной опасностью, Харкорт протянул руку, обнял ее и привлек к себе.
— Я рад, что это ты,— сказал он.
— Кто же еще это мог быть? — шепнула она, тихо засмеявшись.— Кто еще может так бесшумно к тебе подойти? Это я уже второй раз.
Он припомнил тот, первый раз, когда поцеловал ее. Теперь он чувствовал угрызения совести за этот поцелуй. Какое право он имел ее целовать? Если ему и суждено кого-то целовать, то лишь пропавшую бесследно Элоизу.