Волшебный полигон Москва

Выставной Владислав Валерьевич

– Да? – разочарованно протянула Криста. – А я всегда была уверена, что эта песня – про любовь…

– Любовь – тоже слабость! – назидательно произнес Богдан.

– Дурак! – коротко ответила Криста.

– Иногда любовь – это сила… – задумчиво произнес Архивариус, не отрываясь от экрана ноутбука. – А в Волшебном городе – тем более…

– Вот и я говорю, – не унимался Богдан. – Слабость может стать силой, и наоборот. Такова диалектика!

– Трепло! – буркнула Криста.

– Я, конечно, извиняюсь, что вмешиваюсь в вашу беседу, – сказал Архивариус, –

Но теперь вам придется меня выслушать. Раз уж Игра занесла вас ко мне в гости.

Все обернулись в сторону Архивариуса. Тот сидел в своем кресле, отложив ноутбук, и невесело смотрел на тусклый огонек печи. Богдан смущенно отложил гитару.

Архивариус друзей тяжелым взглядом и вздохнул.

– Ну, вот, – сказал он. – Разминка закончилась. Теперь начинается собственно Игра…

–7-

Генерал спал на раскладушке в штабной палатке неровным, тревожным сном, когда его разбудил чей-то истошный крик. Рука сама потянулась к обернутой портупеей кобуре, что заменяла ему подушку. Только сняв с предохранителя именной «макаров», генерал открыл глаза.

В маленькое окошко, прорезанное в брезенте, светила луна.

Генерал окликнул адъютанта. Ответом была тишина ночи, нарушаемая только поквакиванием лягушек. Он поднялся, завернулся в казенное одеяло и вышел на улицу.

Было довольно свежо. Но не это волновало генерала, а отсутствие часового, который должен был стоять на своем посту неподалеку от штаба.

– Бардак, мать вашу, – пробормотал генерал, с подозрением оглядываясь по сторонам.

Поиграв пальцами ладони, он убедился, что рукоятка пистолета удобно лежит в руке.

– Ну, ладно, – сказал себе генерал. – Посмотрим, что это за крикуны у нас завелись…

Проходя вдоль рядов бронетехники, генерал почувствовал, что что-то вокруг изменилось. Он недоуменно оглядывался, прислушивался, даже принюхивался, но понять ничего не мог.

Когда же понял – его посетило давно уже забытое чувство страха.

Все до единого часовые пропали.

Что это означало, генерал еще не понимал. Но уже почувствовал приближение беды.

Он скинул с плеч одеяло и поднял пистолет, водя им из стороны в сторону. После чего короткими перебежками двинулся в сторону «караулки». Возле палатки, приспособленной под помещение, где должны были отдыхать бойцы, в ожидании смены караула, он увидел несколько брошенных прямо на землю автоматов.

Сработали какие-то, годами выработанные, инстинкты. Не разбираясь в сути происходящего, он бросил пистолет, поднял с земли «Калашников» и передернул затвор. В это момент позади послышались отчетливые звуки движения.

Генерал обернулся.

Его взгляду явилась огромна зловещая тень. В свете луны она недвусмысленно намекала на свое демоническое происхождение: коротенькие рожки на вытянутом черепе и огромные перепончатые крылья…. Тень излучала буквально физически ощущаемый ужас. В мозгу раздался навязчивый шепот: «умри… умри…умри…»

– Какого черта! – сказал себе генерал и расстрелял тень из автомата одной длинной очередью. Та

ойкнула, как-то обмякла, ее крылья опали, словно тряпки. Раздался характерный звук упавшего тела.

Сердце бешено колотилось, страх сковывал движения. Но генерал стиснул зубы и подошел ближе.

На земле лежал мертвый человек. Весь в крови, в рваных ранах от пуль калибра 5,45.

Голый.

Но совершенно обычный человек.

– Твою мать! – выругался генерал и бросился в караулку.

То, что он увидел там, потрясло его не меньше, чем зрелище убитого оборотня.

Около десятка солдат забилось в дальний угол палатки. Они сидели буквально друг на друге и бездумно копошились, словно клубок змей. Здесь, кстати, был и его адъютант. Увидев генерала, все протяжно завыли, с ужасом глядя на него безумными глазами, и тени от поднятых в страхе рук в свете тусклой лампочки метались по брезентовым стенам, создавая еще более сюрреалистические образы.

– А ну, отставить скулеж! – заорал генерал, и понял, что изо рта у него вместо слов вылетает только отвратительное шипение. Бойцы в своем углу закопошились активнее, многие плаксиво запричитали. Некоторые заплакали.

Генерал посмотрел на свои руки и от неожиданности выронил автомат: пальцы его были черны, покрыты мелкой шерстью и заканчивались острыми скрюченными когтями.

– Отста-а-авить! – невероятным усилием воли генерал заставил себя выдавить из горла это слово, и понял, что язык в его рту стал длинен и раздвоен на кончике. В ярости генерал топнул ногой и гулко хлопнул могучими крыльями, от чего по палатке пронеслась волна ветра и заколыхались стенки.

Каким-то непостижимым образом облик убитого им монстра передался ему. Вместе с обликом передалась и какая-то новая звериная ярость, которую генерал сдерживал с огромным трудом.

– Отставить! – проорал генерал.

Он стал чудовищем, но не перестал быть командиром.

И всем теперь придется с эти мириться.

Адъютант производил доклад и при этом боялся поднять взгляд на начальство. Он сам не мог понять, что все еще заставляет находиться его здесь, в этом аду, а не бросить все к чертям собачьим, и убраться, куда глаза глядят. Пока не поздно…

Но, видимо, такова сила настоящей армейской присяги и субординации. Начальство всегда остается начальством, даже если его сущность написана на лице, и шеф является, по сути, воплощением черта на земле. А может, и им самим…

Вон он, словно каменный демон на фасаде Собора Парижской Богоматери, сидит за ставшим совершенно неуместным письменным столом. И это зрелище почему-то не оставляет у посетителей ощущения комичности. Скорее, суеверного страха и робкой покорности…

– Докладывайте… – прошипел генерал и непроизвольным движением скрюченных когтистых пальцев снял стружку с крышки стола.

Адъютант судорожно сглотнул и продолжил:

– Сегодня ночью третья рота самоходных зенитных установок «Шилка» сбила неопознанную низколетящую цель, пытавшуюся прорвать оцепление и вылететь за границы зоны локализации…