Волшебный пояс Жанны д’Арк
Шрифт:
Он сумасшедший. Возможно. Но он не похож на сумасшедшего. А вот на несчастного одинокого парня, который страдает от козней родни, – вполне… В несчастных влюбляться легко.
Людмила Никифоровна не спешила отвечать на вопрос. Она вздыхала, мялась, поглядывая на икону, с которой на старушку строго взирал печальный святой. И врать перед взглядом синих его очей было невозможно.
– Так… через год… пришла ко мне, вся такая счастливая… она-то уже перестала своих бояться. Встретила как-то папашу и много ему чего наговорила… не знаю чего уж, но он сбежал и сидел тихо-тихо… Она и осмелела.
Людмила Никифоровна и без слов поняла, что случилось. И что чего-то хорошего Милочке с этой беременности ждать нечего.
– Вы не понимаете, – Милочка прижала руки к груди. – Он меня любит. И мы обязательно поженимся…
– Когда?
– Попозже… У него такие родственники – просто жуть.
– Не верь.
Людмила Никифоровна была далека от мысли, что рожать детей надлежит исключительно в законном браке. Ей и прежде этакая позиция казалась сущей воды лицемерием, а в нынешние вольные времена внебрачным ребенком и вовсе никого не удивишь. Но одно дело рожать, когда за спиной родня стоит, которая худо-бедно да поможет дитя на ноги поставить, и другое – одной. А в том, что Милочка останется одна, Людмила Никифоровна не сомневалась.
Что богатенькому кавалеру до Милочки? Тем более такому.
– Что ты творишь? – Людмила Никифоровна по-своему попыталась Милочку образумить. – Ты же училась. Ты же понимаешь, что если отец ненормальный, то и ребеночек таким будет…
Милочка лишь улыбнулась, как показалось, снисходительно, и ответила:
– Вы все неправильно поняли.
– Так объясни!
– Пока не могу…
– А когда сможешь?
– Людмила Никифоровна, поверьте, я знаю, что делаю… и мой ребенок… хорошо бы девочка. – Милочка улыбнулась той особенной улыбкой, которая преображает женщину. В этот миг она была прекрасна.
– Почему?
Не то чтобы Людмилу Никифоровну так уж беспокоил пол будущего ребенка, она уже смирилась и с его появлением, и с тем, что ребенка этого будет растить вместе с Милочкой… и, наверное, даже обрадовалась, поскольку чувствовала в себе силы, но не знала, куда их приложить…
– Потому что только женщина будет ее воплощением.
– Чьим?
– Жанны д’Арк, – пояснила Милочка, видя недоумение Людмилы Никифоровны. – Вы не подумайте, я не сошла с ума, но он – ее потомок.
– Деточка…
– Давно уже не деточка, Людмила Никифоровна. Спасибо вам за все, что вы для меня делали… и делаете… и я знаю, что, если что-то случится, вы меня не бросите, но… я видела ее пояс! Я держала его в руках! И я знаю, что он настоящий.
– Погоди, не спеши…
Милочка вскочила:
– Он привозил меня… их не было, уехали… а он привез и провел в ту комнату… показал… дал взять в руки… ему нельзя, пояс не для мужчин. Жиль де Ре предал свою сестру, понимаете? Она верила, что избрана Богом… а они воспользовались. Хотели объединить страну… а потом ее сожгли. И Жиль ничего не сделал, чтобы спасти… вот и получилось проклятье. Мужчины рано умирают. Кстати, его самого тоже сожгли потом. Обвинили в колдовстве и… – Милочка остановилась и резко обернулась: – Вы мне не верите?
– Верю, – поспешила сказать Людмила Никифоровна. –
– А я не волнуюсь. Я знаю, что у нас все будет хорошо. Мы просто пока не можем пожениться. Но скоро старуха умрет, и тогда…
– Какая старуха?
– Его бабка. Ужасная женщина. Она всем мешает. Но Господь ее покарал. Она раком больна. И умрет. Тогда он отдаст мне пояс… не мне, я на него прав не имею, но нашей дочери. И та будет счастлива.
– Ты так уверена?
В этот миг Милочка сама походила на сумасшедшую.
– Конечно. Пояс защитит от всех бед. Старуха вон…
– Ты же сказала, что она умирает. От рака.
– Умирает… но без пояса уже бы умерла. Она богата. Удачлива. И вообще… у нее есть все. И будет у нашей дочери…
В тот вечер Милочка ушла поздно, чтобы исчезнуть на долгих четыре месяца. Появилась уже после Рождества, в новом пальто, которое не скрывало округлого живота. И живот Милочка придерживала обеими руками. По улице она шла медленно, гусиной походкой, свойственной беременным женщинам. Она пришла к Людмиле Никифоровне и, вытащив из кармана стопку стодолларовых банкнот, положила на стол.
– Можно, я у вас поживу немного?
– Откуда деньги?
Их было много. Тысячи две, а то и три, если не больше.
– Не волнуйтесь, это честные деньги! – поспешила уверить Людочка. – Он нам дал… чтобы мы о себе позаботились… и сказал, чтобы я квартиру сняла… то есть у меня есть, он нашел, но… я не хочу одна оставаться.
– А твой…
– У него сложный период в жизни, – вздохнула Милочка. – За ним следят. Хотят наследства лишить, и вообще… нам пока нельзя видеться.
На языке Людмилы Никифоровны вертелись злые слова, что период этот – фантазия ее незадачливого кавалера, которому вовсе не хотелось жениться на Милочке, а деньги – отступные. Но Людмила Никифоровна сдержалась, ничего не сказала.
Жаль ей стало девочку.
– Можно? – Милочка смотрела с надеждой. – А нам девочку обещали… Я подумала и решила, что Евой назову. Нравится вам имя?
– Очень.
– Отец называл Еву грешницей. Говорил, что все женщины от нее пошли, все подлые и низкие, и должны у Бога прощение вымаливать… а она же ничего не сделала. Только яблоко взяла, и все… И мне просто имя нравится. Красивое.
Оставшиеся до родов месяцы прошли на редкость тихо.
Несколько раз объявлялся Милочкин отец, с проповедями и увещеваниями раскаяться, вернуться к Богу, но Милочка ни каяться, ни возвращаться не спешила. По мере приближения родов она становилась все более тихой и задумчивой.
– Знаете, – сказала она однажды, – я уже ее так люблю, что все для нее сделаю. Это правильно?
– Конечно. – Людмилу Никифоровну удивил сам вопрос. – Любая мать сделает все, чтобы ее ребенок был счастлив.
Милочка улыбнулась:
– Вот и я так думаю.
Девочка родилась в срок. Здоровый крепенький ребенок, в котором Милочка растворилась всецело. И признаться, порой Людмилу Никифоровну это пугало. Она сама не могла понять, что именно было не так… все матери любят детей, но Милочка… она, пожалуй, не просто любила, нет, она была одержима дочерью.