Вопрос веры
Шрифт:
Идиотизм. Она на полном серьезе считала ребенком Джеронимо, который почти с нее ростом, а он звал ее, восемнадцатилетнюю красотку, уродливой старухой. Какая милая семейная игра. Интересно, что за этим барьером, который они установили обоюдно?
Мой эмоциональный двойник жадно облизнулся, но я поспешил запереть его обратно в шкаф. Пока это еще помогало.
– Идем туда, - сказала Вероника, указывая противоположное Джеронимо направление.
– Я... Ага, конечно. Только подожди чуток, ладно?
Как мог, языком мимики и жеста, я показал,
Блуждать в поисках туалета я не собирался, поэтому сделал все, что мог: зашел за транспортер и, разобравшись с многочисленными застежками, приступил к отправлению потребности.
БТР отбрасывал интимный тенек, и так сложилось, что свет фонарей сюда не попадал. Поэтому неладное я заподозрил не сразу. Просто вдруг показалось странным, что струя ведет себя так глухо, а не звонко журчит и плещет, как должна бы, падая на каменную плиту.
Я, передоверив задачи поддержания и координации одной руке, другой подтянул к лицу маску, все еще болтавшуюся в районе шеи...
– Вероника!
– позвал я.
– Можешь подойти сюда?
– Что, рука все еще болит?
– сочувственно отозвалась Вероника.
– Попробуй сидя, так гораздо удобнее.
– Да нет, - вздохнул я.
– Просто посмотри. Тут... Тело...
Она выдержала паузу.
– Не то чтобы я этим гордилась, но мужское тело для меня открытием не будет. Допускаю, тебе там есть чем похвастаться, но...
– Вероника, твою мать, просто подойди сюда! Я одет, и каждая моя мысль целомудренна, как первый луч солнца.
Вероника вышла из-за бронетранспортера. Увидев меня в маске, надела свою.
– О, - сказала она, глядя на половину мужского тела, торчащую из-под гусеницы от пояса и ниже.
– Ого...
– Честное слово, я его не видел. Он просто вдруг выскочил и...
– Ты что, помочился на него?
– Понимаешь, тут дело в том, что я его, опять-таки, не видел... Это просто какой-то человек-невидимка!
Вероника молча смотрела на труп, на вытекающую из-под гусеницы красную лужу.
– Как думаешь, может, это злой волшебник?
– с надеждой спросил я.
– Если его сапоги перенесут тебя домой - очень даже может быть...
– Но я не хочу домой. Там сейчас... Скверно.
– Осквернение!
– Вероника хлопнула себя по голове.
– Точно, вспомнила, как это называется. Осквернение останков. Что ж, значит, люди здесь точно есть. Сможешь перепарковаться так, чтобы...
– Вероника-а-а-а-а!
– донесся стремительно приближающийся истошный вопль.
Вероника перехватила автомат.
– Внутрь, - бросила она мне, сама же, перепрыгнув через труп, побежала навстречу брату.
Я вскочил на броню, вскарабкался к люку, но медлил. Прятаться, пока эта пара в опасности, показалось недостойным.
Уже видно Джеронимо. Он несется, лихорадочно размахивая руками.
– В чем дело?
– крикнула Вероника.
– Быстро! Превращайся в Сейлор
Я всмотрелся вдаль сквозь маску и увидел причину беспокойства Джеронимо. Вслед за ним вприпрыжку неслась целая толпа вооруженных людей в военной форме. Если я на секунду и замешкался, то не для того, чтобы пропустить вперед себя Веронику и Джеронимо. Просто мой бедный разум вдруг понял, что благодаря Веронике где-то в подсознании такой цвет формы теперь намертво сцепился с понятием "эротики". Бегущие к бронетранспортеру убийцы вряд ли могли предположить, что вместо страха возбуждают во мне абсолютно иные чувства.
Потрясенный и расстроенный этим открытием, я нырнул внутрь машины, что по Фрейду означало желание родиться обратно, и запер люк, окончив таким образом свой эскапический акт.
Первые капли свинцового дождя застучали по корпусу. Сверкнула молния, пророкотал гром - такой могучий, что транспортер подбросило. Вероника схватила микрофон:
– Прекратите огонь! Мы не собираемся воевать, попали сюда случайно!
– Да чего ты с ними разговариваешь?
– орал, брызжа слюной, Джеронимо.
– Убей всех, тебя ведь для этого создали!
– Ник, заткни его!
– сказала, не оборачиваясь, Вероника.
Я ловко захватил Джеронимо сзади и закрыл ему рот ладонью. Все-таки приятно сознавать, что ты сильнее кого-то.
– Нас здесь всего трое!
– кричала Вероника.
– Один из нас - душевнобольной ребенок, другой - мой брат, которого вы напугали! А я - беззащитная девушка, рост метр семьдесят пять, вес - пятьдесят, испанские черты лица...
От возмущения я перестал удерживать Джеронимо, и тот, вырвавшись, завизжал:
– Брешет! В ней веса - все три центнера! Жирная корова семидесяти восьми лет от роду!
Вероника отшвырнула микрофон, повернулась ко мне, надеясь разорвать в клочья одним лишь взглядом.
– Я велела его заткнуть!
– А я сказал, что меня зовут Николас!
– заорал я, с наслаждением отдавшись потоку ярости.
– "Душевнобольной ребенок"? Стерва! Мне жаль того презерватива, что я на тебя извел, потому что даже в его ошметках было больше чести и достоинства, чем в тебе появится за тысячу лет! И, клянусь, если бы ты каким-то чудом не оставалась до сих пор моим персональным секс-символом, я бы тебя убил сию же секунду!
– Вломи ей, Николас!
– голосил Джеронимо в опасной близости от микрофона.
– Пусть знает, как заставлять зубы перед сном чистить!
Вероника не обращала внимания на брата, но ко мне подошла ближе.
– Даже вникать не желаю в тот бред, что ты несешь!
– выплюнула мне в лицо.
– Скажи только, каким образом ты меня хочешь убить? Провизжать уши насквозь?
– Ты говоришь с Риверосом!
– Тут я сам удивился, до какой степени мощно прогремел мой голос. Но удивился еще больше, когда могучий движок транспортера раскатисто рыкнул. По полу пробежала вибрация. Джеронимо и я устояли, а вот Вероника внезапно опрокинулась на спину.