Воробьиная ночь, Крайний подъезд слева
Шрифт:
Уфимский моносалат из квашеной капусты! Рот (тот самый, что только что растягивался до ушей) сам собой наполняется обильной слюной. Вспомни, долгоживущий читатель, те времена: понедельник, хмурое холодное сырое утро, до 11-ти часов (именно тогда открывались магазины с зельем, восстанавливающим сцепку нейронов (это те из которых состоят архетипы). Какое пиво «Шихан», мой юный друг?! — на дворе развитой социализм!) зияющая пропасть времени. И вот, непосредственно перед службой идет интеллигентный человек на Центральный рынок, прячет на входе свои очечки с надломленной душкой во внутренний
Сцена № 4
Хум — глубоко национальный местный рубль.
Сцена № 5
Сьенфуэгос. О, Сьенфуэгос! Какие там старики, какое море, какие рыбы с мечами в носу. А таверны, набитые отребьем мужского пола и мулатками женского, дарящими за стакан рома знойную ночь любому даже самому плохенькому гринго. А если же ты владеешь литературным слогом и можешь присутствующим страстно рассказать историю о том, как за рюмкой кашисы курил сигару (конечно же, одну на двоих) с Фиделем или же, как дважды спасал от верной смерти самого Че (до того, конечно, как боливийский капитан Гари Прадо с тремя тысячами солдат победил семнадцать человек отряда команданте и взял его в плен, а полковник Сентено объявил по радио о его гибели), то тогда тебя обязательно возьмут ловить марлина и возможно даже дадут стрельнуть себе в грудь из знаменитого ружья дяди Хэма.
Пляшущие человечки на белой бумаге почти так же хороши, как купающиеся в луже воробьи — ради них можно вызубрить всего Шерлока Холмса.
Адам Каземирович — первый шофер Советского Союза, наблюдавший, по письменному свидетельству писателей Ильфа и Петрова, мужской стриптиз в лунном свете, после чего разлюбил голое мужское тело на всю жизнь.
Акт № 3
Сцена № 1
Так уж сложилась замысловатая география Уфы: начинается город с улицы Карла Маркса, а заканчивается где-то в неспокойном районе Черниковки тупиком Свободы.
«Я спросил у ясеня». Задавать деревьям, силам природы и временам года насущные вопросы свойственно не только мужчинам в грустных песенках к культовым новогодним фильмам Э. Рязанова про алкоголь, но даже королевичам Елисеям, отправившемся на поиски царевен, которых приютили семь богатырей, что «перед утренней зарею» «дружную толпою выезжают погулять, серых уток пострелять, руку правую потешить, сарачина в поле спешить, иль башку с широких плеч у татарина отсечь, или вытравить из леса пятигорского черкеса». К чему это я? Видимо к проевшей плешь политкорректности.
Сцена № 2
Вассерман! Вздрогнули читательницы?! Ну скажите, чью еще положительную реакцию боится такое
Почти в каждом из семнадцати мгновений (помнишь, напряженный телезритель?) лысый старина Мюллер и красавчик Шеленберг просили Штирлица остаться, когда удалялись прочие бум— Бамфюреры, но Штирлиц любил только стариков и детей, еще с безопасного расстояния любил жену, но ничего так ласково не поглаживал Вячеслав Васильевич, как просмоленные милым сердцу скипидаром лыжи пастора Шлака, вспоминая лесопилку в родной «Тихоновке», в которой самые непреступные доярки, роняя в навоз подойники, выбегали на улицу смотреть на чеканную походку будущего всенародного шпиона Советского Союза.
Эх, помахал с утречка топором, как Родион Романович, прилег с устатку на взбитые перины рядом с тоже приуставшей Сонечкой, достал из-под подушки книжечку, и не какие-нибудь «преступления» да «наказания», а Новый завет, и открыл не на каких-нибудь посланиях к фессалоникийцам, а на Откровении апостола Ионна, там, где: «Каждый, у кого есть разум, может понять значение числа зверя, ибо оно соответствует человеческому имени. Это требует мудрости. Число это — 666» — ну не идиллия ли?
Уж давно на Патриарших прудах не ходят трамваи, а Анечки всех мастей и народностей все льют и льют подсолнечное масло рассеянным мужчинам под ноги в надежде, что какое-нибудь беспрекословное железное колесо срежет их непутевые буйные головы, но рельсы разобраны и только…
Сцена № 3
…беспрекословные руки стучат и стучат в двери (или же в 1– е окно слева в домике № 35, что на улице Амурской) сокровенных людей.
«Герцеговина Флор» — легендарные папиросы, которые единственный советский генералиссимус крошил себе в трубку, вместо того, чтобы ввести должность наркома табачной промышленности, а потом расстрелять вместе с домочадцами, замами и их секретаршами.
Да… Что Андрей Платонович, что Антон Павлович не способствуют своими опусами перевариванию высококалорийной, но плохоусваиваемой пищи.
Акт № 280266
Акт 280266 — ну и какая эта по счету «заячья петля» автора? Прямо, будто и нет больше никого во всем мире!
Ифрит Джиржис — см. выше одну из самых длинных тирад этого комментария.
И опять кинематографический экскурс. Актриса второго ряда, наконец, сыграла саму себя, то есть, извините, суку и тут же выбилась на передний край голливудских звезд — такой уж у них инстинкт, основным назовем его.