Ворон на дереве
Шрифт:
– Так на чем мы остановились прошлый раз?
– Ворон сидит на дереве,- напомнил ему Платон.
– Нет,- запротестовала Карусель,- вашими последними словами были: «И вдруг опять раздались трели соловья..»
– Ах, верно,- заметила Елизавета Вторая,- именно на этих словах вас прервали вчера.
Новенький откашлялся и продолжил рассказ.
4
«И
– Кто это так поет?- восхищенно спросил я, когда трели прекратились.
– Молодая певица. Здесь она поет лучше, чем на эстраде.
Мне очень захотелось полететь к тополю, но в это время над нашими головами пронеслось что-то огромное. Со страху я забился под крыло голубя. Ветка над нами прогнулась, рядом с голубем уселся большой филин.
– Вот и я,- произнес он низким голосом,- насилу оторвался от книг.
– Знакомьтесь,- представил нас друг другу Голубь,- ваш сосед снизу, профессор университета. А вы, кажется, журналист?
Я кивнул головой.
– Щелкопер, значит,- раскатисто засмеялся Филин,- знаю я вашу братию, воробьев стреляных. Здесь еще один литератор частенько прилетает к нам язык почесать, но с вашим братом нужно держать ухо востро, вмиг пропечатаете в газете, потом грехов не оберешься.
Я обиженно сконфузился, но Филин, перелетев на мою сторону, дружески хлопнул меня крылом по плечу и спросил:
– О чем секретничали-то?
– Да вот наш знакомый собрался слетать на луну,- с иронией заметил Голубь.
Филин расхохотался и хохотал, вероятно, добрых десять минут.
– На Луну? Вот умора! Да туда могут летать только остолопы, вроде американских астронавтов. Птицам там делать нечего, среда неподходящая, там даже воздуха нет, чтобы летать.
– Но японцы уже приступили к проектированию лунных домиков,- заметил я.
– Японцы - дураки,- категорично заявил Филин,- и вся их страна - сумасшедший дом. Как-то я был там в командировке, так чуть сам не свихнулся.
– Это правда, что они конструируют машины, способные сочинять музыку?
– спросил Голубь.
– Конструируют,- ухнул Филин,- много чего они конструируют, даже механическую игрушку с железными мозгами.
Крутится, вертится, и все на месте:
Ноги -
Мы рассмеялись, но Филин вдруг погрустнел и со вздохом сказал:
– Может быть, Богом уготована человеку такая судьба - все естественное в мире превращать в искусственное.
Мы вздохнули. Но птицам не свойственно предаваться грусти или меланхолии. Филин тут же взмахнул крыльями и воскликнул:
– А что это мы сидим здесь? Полетели на тополь, там певичка дает свой концерт.
Мы дружно снялись с клена и полетели к тополю, где меня мои новые друзья познакомили с Юристом, Литератором и Певицей.
Еще подлетая к тополю, Филин, ухнув, крикнул Ворону:
– Эй, Юрист, ну-ка объясни мне, государство должно управлять людьми или люди государством?
Ворон чинно сидел на суку в своей длинной судейской тоге и даже не удостоил Филина взглядом.
– Вот он всегда такой,- сказал мне Филин,- привык в жизни драть нос, считая всех людьми, которых можно только судить. Как это у нас принято: «В обществе все равны, но одни более равны, чем другие». Даже здесь он не может оставить своих привычек.
Не слушая его объяснений, я глазами искал предмет своего обожания, и, когда мой взгляд остановился на пигалице с глазками-бусинками, коротким клювом и невзрачным хвостиком, я готов был расхохотаться, до чего эта невзрачная пичужка не соответствовала моему идеальному оригиналу. Но когда певунья запела своим чистым сопрано арию Виолетты из оперы Верди «Травиата», я клюв разинул от удивления.
E strano! E strano! In cuore scolpiti ho quegli accenti!
Saria per me sventura un serio amore?
Che risolvi, o turbata anima mia? Null’uomo ancor t’accendeva...
O gioia ch’io non conobbi, esser amata amando!
Странно! Странно! В израненном сердце у меня эти удары!
Неужели ко мне пришла настоящая любовь?
Что решишь, о моя смущенная душа ? Еще ни один мужчина не зажигал тебя.
О радость, которую я не знала, - быть любимой, любя!
Птицы захлопали крыльями.
– Браво!
– воскликнул Филин.
– Бр-р-рависсимо!
– прокаркал Ворон.
Певица поклонилась. Я тоже крикнул «браво» и захлопал своими крыльями, все разом повернулись в мою сторону, и я испытал некоторую неловкость от такого пристального внимания. Я сложил крылья и поклонился, как будто это мне удалось только что исполнить такую виртуозную арию.