Ворота из слоновой кости
Шрифт:
Отец исподлобья глянул на него – теперь в этом взгляде читалась тревога, – молча повернулся и быстрым шагом направился к ближайшей скамейке. Андрей Кононов вытер взмокший лоб и еще раз мысленно обругал себя.
...Плыли над соснами пушистые легкие облака, вызывая избитые ассоциации с клочками ваты, в деревне изредка и нехотя, словно отрабатывая повинность, перекликались петухи, а Кононов сидел на скамейке бок о бок с вновь обретенным отцом и, опустив голову, чтобы отец не видел его глаз, занимался самым обыкновенным враньем. Той самой ложью во спасение, ложью, призванной изменить будущее. Но во имя чего бы ни
Он, видите ли, врач-гинеколог первой городской больницы, той самой больницы, где находятся медицинские карты Кононова Николая Алексеевича и Кононовой Галины Михайловны. Работает там совсем недавно, всего несколько месяцев. В ожидании крупномасштабной проверки по линии Минздрава, главврач обязал весь персонал внимательнейшим образом просмотреть медицинские карты граждан, приписанных к первой городской, – для вскрытия упущений и наведения должного порядка. И вот он, врач-гинеколог, обнаружил в медицинской карте гражданки Кононовой Галины Михайловны запись, сделанную его предшественником: «Поставить Кононову Г. М. в известность...». И никаких отметок о том, что Кононова Г. М. действительно была поставлена в известность.
– О чем? – глухо спросил отец, напряженно, сцепив пальцы в замок, выслушивающий «легенду» Кононова. – Что вы забыли ей сказать?
– Не я, – не поднимая глаз, ответил Кононов, чувствуя себя последним подлецом. – Я тогда еще не работал в первой городской. Видите ли, Николай Алексеевич... Вашей жене, Галине Михайловне, больше нельзя рожать... и забеременеть тоже нежелательно... Могут возникнуть осложнения... в силу специфики организма... Я узнал, что вы здесь, хотел позвонить, а потом подумал, что по телефону о таких вещах не совсем удобно. У меня сегодня выходной, вот и решил прокатиться. И, думаю, мой коллега не совсем прав: ставить в известность нужно не Галину Михайловну, а вас, Николай Алексеевич... А вот ее как раз в известность ставить и не надо.
Отец пошевелился. Кононов чувствовал на себе его взгляд, но продолжал сидеть с опущенной головой, блуждая глазами по бурым сосновым иглам и сухим шишкам, разбросанным в утоптанной траве под ногами.
– Это очень серьезно... доктор? Требуется операция? – голос у отца теперь стал не только глухим, но еще и каким-то надтреснутым.
– Никакой операции не требуется и никакой угрозы здоровью нет. Это не болезнь, а особенность организма. Поверьте, Николай Алексеевич, есть немало женщин, которым не рекомендуется рожать во второй раз.
– Не болезнь... – обронил отец, и по его тону было понятно, что он не очень-то верит в искренность «гинеколога».
Кононов повернул голову и впервые с начала разговора взглянул на отца. И сказал со всей уверенностью, на которую был способен, и у него получилось убедительно, потому что на этот раз он не лгал:
– Николай Алексеевич, даю вам честное слово: это не болезнь. И поверьте мне, пожалуйста: ваша жена доживет, как минимум, до следующего тысячелетия.
Это Кононов знал наверняка. А вот отцу не доведется проверить истинность этого утверждения, потому что для него все сроки закончатся гораздо раньше. В девяносто третьем...
Кононову вдруг неудержимо захотелось открыться отцу, рассказать всю неправдоподобную правду – и он изо всех сил стиснул зубы. В том-то и дело, что правда была именно совершенно неправдоподобной –
Отец долго и внимательно смотрел на него, и было видно, что он успокаивается. Потому что и малому, и большому было известно: советский доктор не может врать! А значит, действительно, все в порядке, ну а насчет второго ребенка, насчет братика или сестрички сынишке Андрюше – что ж, можно прожить и без второго ребенка, живут же люди, лишь бы с Галей, с Галочкой, с Галчонком все было хорошо.
– Спасибо, доктор, я все понял, – наконец произнес отец. Помялся, слегка покраснел, расцепил пальцы. Добавил смущенно: – Будем... буду предохраняться.
– Вы уж нас извините, Николай Алексеевич, – поспешно сказал Кононов, чтобы отец забыл о своей неловкости. – Проморгали.
– Может, это и к лучшему, что Гале ничего не сообщили, – отозвался отец. – Вы правы, ей это знать совсем ни к чему. Спасибо, что приехали. А телефон у нас третий день не работает, между прочим. Скоро подъем, на полдник у нас чай с ватрушками. Пойдемте в столовую, попьем чайку.
– С удовольствием, – Кононов вновь взглянул на повеселевшего молодого мужчину, который когда-то катал его на санках и учил играть в шахматы, и носил на плечах на первомайской и ноябрьской демонстрациях, и читал ему сказки, и... – А вы, Николай Алексеевич, нас не забывайте, приходите. И не только когда, не дай Бог, прихватит, а так, для профилактики. Главное ведь – профилактика, чтобы потом не лечиться.
Он знал, что слова эти совершенно бесполезны, что ни за какие коврижки отец добровольно не пойдет в больницу ради какой-то там профилактики, но тешил себя единственной мыслью: впереди еще целых двадцать с гаком лет и все еще можно изменить. И с мамой тоже...
«Вот и все, – думал он, шагая рядом с отцом мимо лагерной линейки с поднятым флагом. – Задание выполнено... Вот и все...»
Да, задание было выполнено, и жизнь продолжалась – он будет жить здесь, в мире собственного детства, и состарится здесь, и умрет в назначенный час, как умирали, умирают и будут умирать все родившиеся под этими небесами. Он потерял брата, но обрел маму и отца, вновь обрел маму и отца – и обрел самого себя, трехлетнего... Он найдет предлог, он напросится в гости, он будет хранителем этой семьи и своим собственным хранителем... Ради этого стоило жить. Ради этого стоило вернуться в прошлое.
Он шел к знакомой столовой мимо танцплощадки, беседок и качелей, и солнце детства безмятежно светило сквозь ветви высоких сосен, и все было хорошо в этом лучшем из миров...
«А ведь если мама не будет рожать, то и операцию ей потом делать не будут, – подумал он. – И это тоже хорошо, это просто здорово. Может быть, именно после той операции у нее все и началось...»
– Знаете, доктор, вы мне кого-то напоминаете, – сказал отец. – Мы с вами раньше не встречались?
– Все может быть, – ответил Кононов после некоторой заминки, стараясь, чтобы его голос звучал ровно. – Город не такой уж и большой.