Ворота из слоновой кости
Шрифт:
«Более чем».
«Тогда прикупи какой-нибудь спортивный костюм и кроссовки, сорок второй размер, а костюм – сорок восьмой. А то я тут в чужом торчу, вернуть надо...»
«Искать-то тебя где, Сережа?»
«А там же, возле конторы этой засекреченной, которой тут пока нет. Сижу на чердаке и плыву, словно литра два без закуски принял... Слушай, Андрей... Тебе сколько лет?»
«Сорок один».
«Да, действительно, старший... А у меня сегодня день рождения. В самом прямом смысле – родился я сегодня. Сегодня ведь двадцать пятое, правильно?»
«Да, двадцать пятое мая».
«Ну вот, можешь поздравить – мне тридцать шесть стукнуло. Отметил хорошо. В смысле, наконец на свободе – и это хорошо».
«Поздравляю, братишка. Только ты ведь так и не родился...»
«Ну
«Родителям сказали, что ребенок умер... Почти сразу, через полчаса или час... Они не знали ничего, а я только здесь все понял».
«А я в девятом классе случайно услышал разговор мамы... ну, моей, которая меня забрала... и отца – они думали, что меня дома нет – и тоже все понял. Что я им не родной, а приемный. Но никогда им ничего не говорил. Думал, что они меня из дома ребенка забрали. А выходит – специально подстроили... Своих иметь не могли... Я пока все это с трудом воспринимаю... не въезжаю... И ведь и это «семерочники» разнюхали, да? Фирма копает глубоко, это уж точно. Вот ведь и тебя разыскали... Хотя почему именно тебя? Ведь кого угодно могли подобрать, наврать, что с возвращением проблем не будет, бабок за работу посулить немеряно... В общем, загрузов много, но постараюсь расхлебать. Мне бы только откачаться после этих расслабушных таблеточек... Давай, брат, двигай на вокзал, выбирайся из Хохландии. И про костюм спортивный не забудь – сорок восьмой...»
Стучали, стучали, стучали колеса, мелькали одинокие огни переездов, в темном окне отражались перекошенные лица, пивные бутылки и стопки с водкой. От столицы Древней Руси к столице государства Российского мчался поезд, и не было еще ни границ, ни таможенников на этой общей земле. Полуотвернувшись к окну от неуклонно входящей в штопор компании, Кононов все прокручивал и прокручивал в голове сегодняшний разговор с братом-беглецом и пытался уяснить себе объявившиеся парадоксы.
В первой, еще не измененной реальности, двадцать пятого мая тысяча девятьсот семьдесят второго года в семье Коновых родился второй ребенок. Мальчик. Его объявляют умершим, передают неким Мерцаловым, у которых ребенок и растет, ходит в школу, потом, наверное, в институт или университет и так далее – и изобретает не что-нибудь, а машину времени! Заткнув за пояс всех Кулибиных, Ползуновых, Фултонов, братьев Райт и тех, кто придумал телерекламу, вместе взятых. Это вам, понимаешь, не хухры-мухры! Машину времени построить – это не ешака купить, как сказал бы председатель Старкомхоза товарищ Гаврилин. Потом Сережа Мерцалов смывается в прошлое – зачем, кстати? Действительно, что ли, собирается кромсать историю по своему усмотрению? Или не хочет ни с кем делиться изобретением? А как вышли на него «семерочники»?..
Итак, Мерцалов смывается в прошлое, а он, отважный борец за незыблемость будущего Андрей Кононов, тоже сигает в прошлое и предотвращает рождение изобретателя. По идее, после этой акции Сергей Мерцалов, тот, из будущего, должен был вмиг распылиться на атомы, перестать существовать в этой Вселенной. Однако же он не только не исчезает, но и живым и здоровым (разве что зубом мается) объявляется в прошлом, в день своего рождения – это предельная для него дата погружения в прошлое – да еще и с машиной времени, которой тоже, по идее, уже никак не может быть...
Стоп-стоп-стоп! По какой такой идее? Почему не может быть? Что он, Кононов, знает о свойствах времени? Что вообще известно о свойствах времени? Сулимов говорил, что никакой теории времени не существует... То есть никто не может точно ответить, что там и как происходит при перемещении во времени и вмешательстве в прошлое. Можно только предполагать, чем и занимаются писатели-фантасты, но никто ничего не знает наверняка. Опыт приобретается только при действительном перемещении. И он уже есть, такой опыт. Во-первых, машина времени не исчезает – об этом, судя по его словам, не знал и сам изобретатель. Во-вторых, можно, оказывается, даже при предотвращении собственного рождения в прошлом,
Над этим, пожалуй, ломать голову не стоит, иначе, и в самом деле, сломается голова, а к истине и на полшага не приблизишься. Это все равно что зная всего две буквы алфавита, пытаться прочитать «Войну и мир». Да еще если эти две буквы, что ты знаешь, венгерские, а «Война и мир» написана на русском... Поберечь надо голову – может еще пригодится. Для того, чтобы есть, например...
Да, понять то, что происходит при перемещении и вмешательстве можно только перемещаясь и вмешиваясь, а уж потом, на основе опыта, создавать теорию. А как Сергей доказал этим... «семерочникам».. что изобрел действительно машину времени, а не что-то другое? Как, в конце концов, он сам убедился, что машина времени работает? Опробовал на себе? Да нет, он ведь считал ее одноразовой, как шприц или там презерватив... На кошках тренировался? Тут пробел, лакуна – впрочем, восполнимая: можно ведь расспросить при встрече...
Но это все чепуха, семечки – по сравнению с другим вопросом, и вопрос этот будет, пожалуй, если и не похлеще гамлетовского, то гораздо более актуальным сейчас для него, Андрея Кононова. Как быть?
Как быть дальше?..
Изобретатель машины времени цел и невредим. Машина времени существует. С ее помощью можно влиять на прошлое, переделывая будущее. Как говорил Сулимов, можно вживить копию кому-то еще и забраться и в пятидесятые, и в сороковые. Грохнуть Сталина на ноябрьской демонстрации – винтовка с оптическим прицелом найдется... Или подыскать фанатика-камикадзе... В общем, придумать что-нибудь можно, было бы желание. И кто знает, как это отзовется, каким эхом – от которого меняются судьбы людские... Да что там чьи-то судьбы, судьбы чужих людей – не разлучит ли эта волна его родителей? В смысле, вообще помешает им познакомиться друг с другом. Или ему это не грозит, поскольку он, так же, как и Сергей, покинул свое время? Кто его знает, какие планы у Сергея... И приятно ли ему, Кононову, будет жить как на вулкане, каждый миг ожидая собственного превращения в ничто?.. По большому счету, Бог с ним, с будущим, оно его не касается, но собственная-то шкура дорога, помирать-то, как говорится, рановато...
Выведать дальнейшие планы Сергея? А если он не захочет делиться своими планами?
Так что же – убить? Убить брата?!. Ради жизни других. Ради собственной жизни...
«Уж не Каином ли тебя кличут, дядя?» – спросил себя Кононов и с силой, словно счищая грязь, провел ладонью по лицу.
Действительность теряла всякую привлекательность, оборачиваясь своей неприглядной изнанкой...
Внезапно ему стали нестерпимы табачный чад и пьяная болтовня, несущаяся со всех сторон. Резко, словно по чьей-то команде, заболела голова. Кононов отодвинул пивную бутылку, едва не опрокинув ее на стол, взял сумку и повернулся к соседу по ресторанной лавке, давящему окурок в тарелке с остатками салата:
– Разрешите выбраться.
Сосед, качнувшись, обратил к нему багровое лицо, непонимающе выкатил мутные глаза:
– В-вам чего? Закурить?
– Выйти хочу, – сказал Кононов и на всякий случай показал пальцами, что хочет именно выйти, а не закурить.
– А! Отлить?..
Багроволицый поджал ноги (его компаньоны что-то азартно обсуждали, причем говорили одновременно, не слушая друг друга) и Кононов, протиснувшись мимо него, выбрался из-за стола.
Как-то раз, еще в молодости, напившись с попутчиком, он свалился с верхней полки на откидной столик, чудом не пробив себе голову и не переломав кости – и с тех пор ни в каких пьянках в поездах не участвовал...