Ворота из слоновой кости
Шрифт:
Парень не шелохнулся и вообще ничем не показал, что услышал обращенные к нему слова. Он продолжал невидяще смотреть прямо перед собой и, как почудилось Кононову, даже не дышал.
– Эй, очнись, – Кононов, нагнувшись, легонько похлопал его ладонью по плечу. – Пойдем, пивком угощу.
Парень неожиданно легко поднялся, даже не взглянув на Кононова, и, не проронив ни слова, шагнул мимо него, так что Кононов невольно отшатнулся. Мелькнуло совсем рядом молодое, но словно бы неживое лицо, лицо античной статуи, приводимой в движение какими-то скрытыми моторчиками – и Кононов успел заметить несколько белесых не выбритых волосинок на скуле знакомого незнакомца.
«Что за ерунда?..» – растерянно подумал он и тяжело опустился на скамейку, провожая взглядом удаляющуюся фигуру. Спустя несколько секунд странный парень затерялся среди прогуливающихся по бульвару людей.
Может быть, это соглядатай,
Не верилось Кононову в такие случайности, но никаких других версий в голову ему не приходило. Самым лучшим было бы не придавать значения этой встрече, постараться забыть о ней – но Кононов знал, что такое у него вряд ли получится. Какой-то чуть ли не мистикой веяло от этой встречи, и в душу невольно закрадывалась непонятная тревога. Вернее, тревога-то как раз была вполне понятной, она была из разряда тех эмоций, которые овладевают человеком при столкновении с явлением, объяснить которое он не в силах... Все-таки гораздо проще и удобнее было считать эту встречу очередным совпадением – мало ли на какие фортели подчас способна жизнь...
И тут, сидя на вечернем бульваре неподалеку от Потемкинской лестницы, Кононов очень к месту вспомнил несколько разных историй, вычитанных когда-то из газет – там, в Москве нового тысячелетия. О том, как автор романа об океанском суперлайнере, сам того не ведая, предсказал постройку и гибель «Титаника». О целой серии перекрестных совпадений, касающихся двух американских президентов – Авраама Линкольна и Джона Кеннеди. Опять же о книге, где рассказывалось о потерпевших кораблекрушение в океане – оставшись в маленькой шлюпке и мучимые голодом и жаждой, они, кинув жребий, зарезали юнгу, и питались его мясом и пили его кровь; а потом эта история повторилась в действительности; тем же было название корабля и так же, как и в книге, звали юнгу – и оставшиеся в живых пили его кровь, чтобы не умереть от жажды... А Джонатан Свифт с его двумя еще не открытыми в то время спутниками Марса – хотя тут дело достаточно темное... Наконец, совершенно мистические события произошли с каким-то американским актером, лет сто или двести тому назад. Актер умер вдали от родного то ли городка, то ли поселка и был похоронен на чужбине. А через много лет океан размыл прибрежное кладбище, и гроб с прахом актера понесло течением вдоль побережья Северной Америки. И еще через сколько-то там времени вода выбросила его на берег того самого то ли городка, то ли поселка!
Чересчур убедительными эти истории Кононову не казались – но все-таки... Мало ли на свете совпадений... И потом, с чего он взял, что парень именно тот самый? Бывают ведь и двойники, в газетах и об этом не раз писали. Но почему двойник парня из калининской столовой такой же странный?
В ресторан он в тот вечер так и не пошел, и не заглядывался на симпатичных одесситок, а до темноты бродил по бульвару, стараясь не думать ни о чем.
Одесса... А теперь – Киев... Почти год он прожил в этом мире, и носило-мотало его как осенний листок, и менял он города, совсем как в песне, которую под гитару пел Баклан-Ножкин в кинофильме «Ошибка резидента» с Георгием Жженовым в главной роли, роли шпиона – хотя на шпиона артист Жженов был совсем не похож...
Тогда, в первый день своего пребывания в году одна тысяча девятьсот семьдесят втором от Рождества Христова, расставшись с отцом, он вернулся из Отмичей в Калинин. И две ночи провел в сарае, стоящем во дворе одного из корпусов университета, – а в нескольких десятках метров находился и его дом, где была его мама, где был он сам – трехлетний карапуз, знакомый ему, Кононову-из-будущего, по старым фотографиям, которые он забрал с собой в Москву после смерти мамы, вместе с другими вещами; жилплощадь числилась за университетом, и никаких прав на нее у давно уехавшего из Калинина Кононова не было. Этот высокий сарай, крытый черепицей, помнился ему с детства. С его крыши они – приятель и сосед по дому Толька Морозов и его двоюродный брат Юрка – прыгали в высокий сугроб, выхваляясь друг перед другом своей удалью. В этот сарай они залезали, разобрав черепицу на крыше, и курили там, валяясь на огромной горе метелок, которые университет закупил, наверное, на две-три сотни лет вперед. Именно там, на этих колючих метлах, и нашел пристанище Кононов – благо теплыми были летние ночи.
А потом, получив, наконец, фотографии на паспорт, он на трамвае отправился в Затверечъе, где на одной из неприметных, почти деревенских, без асфальта, улиц с деревянными домами, едва выглядывающими из-за высоких заборов,
Адресом снабдил его Сулимов – там обитал некий народный умелец, большой специалист по изготовлению фальшивых документов. Участь его в будущем была незавидной – ведь Сулимову этот спец был знаком, несомненно, из очередного уголовного дела. «Посадили его только в конце восьмидесятых, – сказал Кононову дон Корлеоне, – так что никакого риска для вас нет. Записей он не вел и вашу фамилию не упоминал. Да и погорел, собственно, не на этом». Кононов слушал Сулимова, и в памяти его вдруг проявилась песенка, застрявшая там с пионерского детства: «Мы взяли эту падлу, свели в энкаведе – и больше эту падлу я не видал нигде»... Хотя умелец был, конечно же, не самой большой «падлой» тех времен.
После того, как Кононов несколько раз придавил пальцем кнопку звонка у ворот, глазок в железной калитке открылся – и он, согласно наставлениям Сулимова, произнес: «Я по рекомендации Артиста». Калитка открылась и молчаливая женщина неопределенного возраста провела его в дом. Там Кононов вручил хозяину – весьма интеллигентного вида, моложавому, хотя и заметно лысеющему мужчине с маленькими острыми глазками – фотографию и бумажку со своими анкетными данными. А к вечеру следующего дня, вновь переночевав в сарае, получил в меру потрепанный паспорт, расплатившись с умельцем немалым количеством все тех же десяток с профилем хитромудрого вождя российской революции. В паспорте значилось, что он, Кононов Андрей Николаевич, родился 6 мая 1931 года в РСФСР, а именно в городе Новосибирске, что он русский, а паспорт выдан ему Ленинским районным отделом внутренних дел того же города Новосибирска, а прописан он, Кононов Андрей Николаевич, еще дальше от Калинина – в таежном городе Красноярске, по улице Советской, 21. Печати и штампы были четкими, вид на фотографии у Кононова был очень честный, и вряд ли у кого-нибудь могли возникнуть сомнения в подлинности этого «молоткастого и серпастого», воспетого еще поэтом-бунтарем Владимиром Маяковским.
В тот же вечер, отметив обретение паспорта легким ужином в плавучем ресторане «Чайка», пришвартованном к волжской набережной, Кононов попытался поселиться в гостинице – одной... другой... третьей... – и понял, что это серьезная проблема. «Нет, – отвечали ему, как известному мистеру Твистеру, – в гостинице мест...» В конце концов, уже около полуночи, ему удалось, сунув в паспорт десятку для администраторши, устроиться в чуть ли не пятидесятиместном помещении, полном казахов и армян, в Доме колхозника возле центрального рынка. Только на одну ночь! И тогда же Кононов решил, что нужно, не откладывая, отправляться в большое турне по Советскому Союзу. И, пока тепло, начать с Северо-Запада: Ленинград, потом Таллин, Рига, Вильнюс... Но перед этим обязательно заехать в Москву, где находился еще один указанный Сулимовым тайник – деньги на такое путешествие требовались немалые, а он не собирался ни в чем себе отказывать. Это был его приз, его вознаграждение за сохранение неприкосновенности прошлого и будущего...
Посвятив утро походу по магазинам, дабы приобрести разные необходимые вещи в дорогу, Кононов пообедал в кафе «Молочная» на углу «Правды» и Урицкого, а потом зашел во двор детства и устроился на скамейке под дубами, рядом с вознесенным на высокий постамент бюстом «всесоюзного старосты» Михаила Ивановича Калинина, земляка, имя которого носил не только город, но и университет. Наискосок от скамейки, в отдалении, сквозь кусты сирени проглядывала дверь подъезда, где он жил когда-то – в квартире номер пять на первом этаже. Впрочем, Андрей Николаевич Кононов жил там и сейчас – катал по комнате игрушечные грузовички и легковушки, таскал из кухонного буфета приготовленные на компот сухофрукты, разрисовывал цветными карандашами картинки в книге сказок «Чудесный колодец» и ронял на пол зеленый стеклянный абажур отцовской настольной лампы; помнилось Кононову, что в детстве он разбил аж два таких абажура – с интервалом буквально в два-три месяца, а то и меньше. («Маленькие детки – маленькие бедки...» – со вздохом говорила мама).
Просидев так около часу, он успел увидеть возвращающуюся с авоськой из «пироговского» (по имени бывшего, дореволюционного владельца) магазина соседку Анну Константиновну и угрюмого отставника Чернова из второго подъезда, в неизменной длиннополой шинели и неизменных, угрожающе цокающих по асфальту сапогах. А потом дверь за кустами сирени открылась – и на крыльцо, обрамленное мальвами и высокими бархатцами, которые все здесь называли «золотыми шарами», выкатился толстощекий пацаненок в коротких синих штанишках и синей футболке, с лопаткой и большим самосвалом в руках – о, Кононов отлично помнил эту чудо-машину с витрины «Детского мира», подарок отца на день рождения; да, было ему тогда всего три года, но все-таки он – помнил!