Ворота из слоновой кости
Шрифт:
Кононов невольно подался вперед, вглядываясь в пацаненка, соскочившего с крыльца и устремившегося к песочнице, – у него перехватило дыхание и все окружающее стало вдруг нереальным, словно во сне. А вслед за пацаненком на крыльцо вышла молодая женщина в красном с черными узорами халате, она несла таз с бельем, и солнце золотилось в ее каштановых волосах... Кононов поспешно прикрыл лицо ладонью – и пальцы его стали мокрыми от неожиданных неудержимых слез...
И даже когда он ехал в вагоне электрички, все больше удаляясь от Калинина – «Лазурная»... «Черничная»... «Завидово»... «Московское море»... – то и дело хрипловато раздавалось в динамике, – перед глазами у него стояла одна и та же
Бродить по так и не ставшей для него «своим» городом Москве у него не было ни желания, ни настроения. Выйдя из электрички, он тут же, на Ленинградском вокзале, выстояв приличную очередь, взял таки билет на ночной экспресс до северной столицы, а потом нырнул в метро, проехал по кольцевой и, сделав пересадку на «Таганской», добрался до Вешняков. Где-то там, в районе улицы Молдагуловой, по данным Сулимова, находилась еще одна заначка, до которой следственные органы должны были добраться только в октябре семьдесят первого. Но в этой новой реальности, в очередной раз измененной Кононовым, добраться до заначки им было не суждено.
Тайник находился возле обширного парка, на какой-то заброшенной еще с хрущевского, наверное, периода очередной «стройке коммунизма» – и, как оказалось, денег там вполне хватало на более чем безбедную жизнь в течение года, а то и двух. Спрятав деньги в сумку – вторую, с вещами, он оставил в камере хранения на Ленинградском вокзале, – Кононов выбрался из недостроенных руин и, чувствуя себя Крезом (приятное, черт побери, это было чувство!), раскошелился на с трудом пойманное такси. До отправления поезда оставалась еще уйма времени и он решил съездить в Замоскворечье. Просто посмотреть...
Молчаливый водила, то ли нутром, то ли особым двадцатым чувством, присущим работникам сферы советского сервиса, почуявший, что клиент при деньгах и с оплатой и чаевыми проблем не будет, безропотно петлял туда-сюда по замоскворецким улочкам и переулкам, а Кононов вертел головой во все стороны, пытаясь отыскать тот невзрачный дворик. И отыскал таки. И, попросив таксиста подождать, беспрепятственно вошел в незапертый подъезд. И прокатился на лифте – сначала вверх, а потом вниз. То есть до первого этажа – и только. Потому что еще ниже лифт опускаться не собирался. И вообще это был другой лифт, не из две тысячи восьмого, а старый и обшарпанный, как и подъезд. Отправив его наверх, Кононов заглянул сквозь сетчатое ограждение и увидел дно шахты с амортизаторами – или как там называются эти штуки, – набросанными окурками и растерзанными «фуражками» от горячительных напитков. Дно не было похоже на крышку люка, под которой скрывалось бы продолжение шахты. Седьмой отдел в семьдесят первом году пока еще не нуждался в засекреченных подземных обителях... А может, и отдела такого тогда не было.
Ночью он сел в поезд – вагончик тронулся, перрон остался – и пустился колесить по советским градам и весям, дав себе твердое слово не сушить мозги проблемами и размышлениями, а расслабиться и получить удовольствие – то есть, в данном случае, просто наслаждаться путешествием по просторам родной страны. Разве мог он когда-нибудь мечтать о такой увлекательнейшей поездке?!
Правда, уже наутро, в Ленинграде, он убедился, что никому в стране победившего социализма нет дела до отечественных туристов-одиночек – в смысле, где и как такому одиночке устроиться на ночлег. Вместо того, чтобы любоваться шедеврами Эрмитажа и Русского музея, вместо того, чтобы бродить среди надгробных памятников Александро-Невской лавры и фонтанов Петергофа, вместо знакомства с экспозицией Казанского
Повторялась все та же, сочиненная Самуилом Маршаком, история с мистером Твистером – сезон организованного туризма был в полном разгаре, а Кононов, увы, организованным туристом не был.
Отчаявшись найти пристанище хоть где-нибудь, он разузнал адрес управления гостиниц и ломанулся туда – на частную квартиру ему не хотелось, он желал чувствовать себя абсолютно независимым от прихотей какой-нибудь хозяйки. И там, сжалившись, наконец, над ним, судьба свела его с бывалым человеком, раскрывшим ему секреты «гостиничной» тактики. Не нужно, высунув язык, бегать по Ленинграду от одной гостиницы к другой, объяснил ему бывалый человек из Кировограда, уже не в первый раз приехавший в Питер.
Нужно просто узнать в гостиничном управлении, где сегодня наибольшая вероятность поселения. А потом топать в эту гостиницу – в которой тоже, естественно, нет мест – и ждать до упора. До упора! Хоть и сутки. И место обязательно найдется. А сегодня, сказал бывалый человек, все уже узнавший, таким «наиболее вероятным» местом является гостиница «Ладога» на улице Шаумяна, 26, куда лично он прямо сейчас и направляется.
Кононов прокатил бывалого человека с Украины на такси до улицы Шаумяна – и, как оказалось, не напрасно. Солнце еще не успело закатиться за крыши, как Кононов обрел столь желаннее временное жилище...
Потом были другие города, много других городов – и Кононов овладел искусством действовать напористо и уверенно, не скупясь на «подмазку» дежурных администраторш.
За лето он побывал в Таллине и Пскове, Риге и Лиепае, Юрмале и Вильнюсе, Минске и Бресте. Ближе к осени посетил Тбилиси, потом Ереван и Баку. Зимой бродил по Ашхабаду, Душанбе и Ташкенту, а из Средней Азии хотел податься на Дальний Восток, но вместо этого отправился в прямо противоположную сторону, в Ижевск – на родину отца. После Волгограда и Ростова-на-Дону навестил и родные края мамы – провинциальный Курск. Потом добрался и до Симферополя, и до Ялты, и до Кишинева с Одессой. А из Киева намеревался двинуть в Харьков, а оттуда – в Карпаты...
Были у него и всякие знакомства, много чего было... Такая жизнь перелетной птицы и затягивала и утомляла. Бесконечные гостиницы... Улицы, улицы, улицы... Постоянное ощущение временности своего пребывания в очередном городе, чувство отстраненности, непричастности к происходящему. Вокзалы... Вагоны поездов... Все это, в конце концов, стало угнетать – сколько же можно жить походной жизнью! – и тем не менее он, не признаваясь в этом самому себе, намеренно оттягивал и оттягивал свое возвращение на волжские берега, в Калинин.
И однажды он все-таки честно сказал себе: да, Андрей, ты просто боишься возвращаться, потому что не знаешь, чем тебе заниматься в Калинине и как вообще жить. Устраиваться на работу? Кем? И какой смысл работать, если денег и так – навалом?..
Но он знал, что нужно вернуться: снять квартиру, уладить дела с пропиской и попытаться сблизиться с собственной семьей, стать там своим – хорошим другом для отца и мамы, завоевать расположение маленького Андрея – самого себя... Найти, наконец, настоящую, подлинную собственную половину – ведь ему уже сорок один...