Воровские гонки
Шрифт:
Сначала полегчало, а потом боль вернулась еще более сильной.
– Я там ногу натер, а ты...
– Ради Бога, извините, - спиной вперед отступал от него серенький, по молитвенному прижимая сразу обе ладони к груди.
– А теперь набирайте код, - напомнил со спины худой.
– Не бойтесь. Мы не будем его смотреть... Боже! Это же Додик! Саша, смотри, вон там идет Додик! С чемоданом! Он все-таки приехал!
– Где?
– обернулся серенький и вдруг вскинул левую руку над головой в приветствии.
–
Правую он почему-то упрямо держал у груди. Может, боялся, что от воления на пол вылетит сердце.
Серенький понесся в глубину зала, смешно выворачивая ноги в стоптанных кроссовках. Жора смотрел на их подошвы и ненавидел именно эти кроссовки. Его натертые пальцы до сих пор обиженно ныли, вспоминая боль. Худой бросился чуть правее. Несмотря на внушительный рост, он растворился в толпе гораздо быстрее своего дружка.
– Чокнутые какие-то!
– решил Жора Прокудин.
– Мы тут с годик поживем, может, такими же станем, - решила напророчить Жанетка.
– Думаешь?
– Набирай код.
Жора тяжко вздохнул и по памяти - а память его никогда не подводила набрал код. Запросил он немного - всего сто долларов. Для эксперимента. Снимать тысячи он вовсе не намеревался. Тысячи неминуемо спасли бы Барташевского, а именно этого Жорик сейчас хотел меньше всего. Ему хватило фотоальбомчика, каждой страничкой которого его будто бы отхлестали по роже.
Банкомат помолчал, подумал что-то свое, электронное, и выхлестунл на экран сроку из двух слов. Деньги, как всегда показывали в рекламе перед матчем футбольной Лиги чемпионов, из щели не выплыли. Они не подчинялись рекламе.
– Счет аннулирован, - тихим голоском перевела Жанетка.
– Чего-чего?
– не расслышал Жора Прокудин.
Или хотел не расслышать.
– Счет аннулирован. Получается, что денег на этом счету нет. Совсем нет.
– Не может быть!
– почернел мир вокруг Жоры Прокудина.
Неужели Босс надул нас?
– Он так испугался. Так не играют. Его вправду арестовали.
– Сволочь!.. Он мог придумать и такой спектакль, чтобы избавиться от нас! Я слишком хорошо знаю Босса!
– А зачем он тогда тащил нас через океан?
– Чтобы бросить! Вот зачем!
– Мог бы вообще не брать в Америку...
– Он вышвырнул нас! Он... Ну-у, ничего... Попомню я ему его штучки! погрозил потолку аэропорта Жора Прокудин.
– Сидит, небось, где-нибудь в кабаке и ухмыляется... Твар-рь!
– Значит... Значит, мы - нищие?
– обреченным голосом спросила Жанетка.
– А вот фиг ему!
– показал тому же потолку дулю Жорик и, ослабив еще в воздухе пальцы, шлепнул ими по карману брюк.
Удар мгновенно заставил его сгорбиться. Он внимательно посмотрел на то место, по которому только что шлепнул ладонью, и кровь загудела в ушах. Кто-то злой и сильный сдавливал ему голову в
– По... по... порезали, - еле произнес он.
– Карман порезали... Кошелька нету... Совсем нету...
– Что ты сказал?
– Нету... Семь тысяч долларов... Там - семь тысяч до...
Горячечными глазами он обвел гулкий зал аэропорта, и каждый из идущих, стоящих и сидящих людей почудился ему вором. Как будто все они, белые, черные, желтые, серые, сговорившись, украли у него кошелек. Украла сама Америка.
– Куда убежал этот... серенький?!
– обернувшись к перепуганной Жанетке, спросил он.
– Куда?!
– Кажется, в ту сторону... А ты разве не видел?
– Смотри за сумкой!
– крикнул он и рванул в том же направлении. Огромная гулкая пещера аэропорта, пока он старательно бежал, дублировала все звуки под ее сводами, кроме ударов его кроссовок о плитку пола. Его будто бы и не было в Америке. Но ведь он бежал!
Он был! Он существовал! Да, он бежал и именно этим бегом, этим бесцеремонным расталкиванием всех встречных и попутных пытался доказать, что он приехал, что он здесь, что его, наконец, обокрали.
Трижды он останавливался и, усмиряя дыхание, озирался. Ни худого, ни серенького не было и в помине. Они будто бы по пути обрели скорость самолета и взмыли сквозь потолок аэропорта.
Жора выбежал на улицу и поневоле чуть не сел на корточки от невиданной жары. Московское пекло по сравнению с нью-йоркским смотрелось слякотной осенью. Солнце выжгло воздух, оставив вместо него вакуум. Машины раскачивались в вакууме точно желе на тарелке. Люди тоже раскачивались. Будто водоросли на дне озера. Медленно и плавно. Но ни одной худой или серенькой водоросли не было.
Обливаясь потом, Жора Прокудин вернулся в прохладу аэропорта, уже почти не обращая внимания на людей, добрел до Жанетки и остановился, не в силах произнести хоть слово.
– Не нашел, - поняла она.
Слов во рту не было. Ни одного. Жара сожгла их на улице возле аэропорта. Темя болело, словно в него, как в щель банкомата, воткнули пластиковую карту. Хотелось побыстрее вытянуть ее оттуда. Он прижал к темени ладонь, поморщился и принял решение:
– Гадом буду, но в Москву не вернусь, пока не стану
миллионером!.. И пока Боссу не отомщу!
– Я хочу домой, - по-детски попросила она.
– А у тебя где-то есть дом?
– удивился он.
– Я в Россию хочу. В Москву. Я опять сниму квартиру.
– Поздно, - вздохнул Жора Прокудин.
– Ставки уже сделаны. Выигрыша не будет.
Семь вырезок из фотоальбомчика Барташевского означали семь статей Уголовного Кодекса. По любой из них Жора Прокудин мог спокойно получить не менее пяти лет. А может, и больше.
– Я хочу домой, - уже чуть не плача попросила она.