Воровские гонки

Христофоров Игорь

Жанетка спала, обжав своими тоненькими пальчиками жорину пятерню, и каждые пять минут вздрагивала. И всегда после такого толчка она что-то беззвучно шептала накрашенными губками. Возможно, она разговаривала с Топором. Жора тоже любил разговаривать с Топором. Есть какое-то тайное наслаждение в беседе с человеком глупее тебя. Хотя вряд ли для Жанетки это чувство было главным.

– Не хочешь посмотреть?
– покачал в воздухе небольшим фотоальбомчиком Барташевский.

– А зачем?

– Для развития интеллекта.

– Я и так вроде не жалуюсь...

–

Странно... А мне казалось, что все слишком запущено.

Прикольные интонации Босса-Барташевского всегда вызывали внутренний протест у Жоры Прокудина. Умом-то он понимал, что из всех дел, которые они вместе наворочали, самыми удачными, самыми прибыльными получались именно те, что придумал Барташевский. Вся же его самодеятельность по большей мере заканчивалась плачевно. Но он упрямо не соглашался с этим. Примерно, как все футбольные болельщики не хотят согласиться с тем, что наша сборная никогда и нигде ничего не завоюет. И чем дольше они не хотят согласиться, тем яснее становится, что футболисты и вправду ничего не завоюют.

– Посмотри, красавчик. Тебе это действительно полезно, - положил Барташевский фотоальбомчик со скользкой, как лед, и холодной, как лед, обложкой на колено Жоре Прокудину.

Тот нехотя раскрыл его, но то, что он увидел на первой же страничке, заставило его высвободить правую кисть из объятий жанеткиных пальчиков.

Под прозрачной полиэтиленовой пленкой лежала листовка с его фотороботом. Над родным лицом, чуть изувеченным зауженным лбом и чересчур мясистым носом, висела зловещая надпись "Разыскивается преступник".

– Что это?
– с холодком в груди спросил Жора Прокудин.

– Работа Винсента Ван-Гога. Называется "За секунду до того, как я отрежу себе ухо". Некоторые эксперты путают это произведение искусства с поздним автопортретом Рембрандта ван Рейна...

– Откуда это?
– задал Жора уточняющий вопрос.

– На каждой бумажке, выпускаемой отечественными типографиями, стоят выходные данные. Поищи. У тебя глазки хорошие.

"Прим. тип. им. XXV с. КПСС", - нашел Жора Прокудин точечные буковки в правом нижнем углу бумажки. Там же стояло - "тир. 500 экз.".

– Пятьсот штук?
– скорее удивление, чем испуг ощутил он.

– Да, Жорик. Сумасшедший тираж. Ты - практически живой классик. Теперь о тебе вся страна узнала. Можно налево и направо интервью давать...

– Значит, ты...

Только теперь он понял, что Жанетка не ошиблась, признав в человеке, бросившем свою машину поперек дороги милицейского "уазика", Барташевского.

– Значит, я, - не стал отказываться бывший коммерческий директор и ослабил узел на галстуке.
– Листай дальше, мой юный читатель. Эта вещь будет посильнее "Фауста" Гете.

Палец неохотно выполнил то ли просьбу, то ли приказ. С левой странички сквозь полиэтилен смотрел на Жору бешеным взглядом Топор. Его объемный фоторобот получился еще лживее. Во всяком случае, нос у бывшего боксера имел гораздо меньшую кривизну, а губы ну уж совсем получились какими-то негритянскими.

Впрочем, в горячечной памяти милиционеров он остался с разбитыми губами, и их единодушие в составлении фоторобота можно было оправдать.

На правой страничке краснел чуть смазанный движением багажник "жигулей".

– А это чего?
– не сразу догадался Жора Прокудин.

– "Жигули".

– Я и сам вижу.

– Правда? А я, грешным делом, решил, что ты его с "роллс-ройсом" спутал.

– Это...

Вспомнил. И неприятно ощутил, как почернело все внутри.

Точно - именно Барташевский спас их в Приморске от погони.

– Стильные у вас были похороны, - приколол он.
– Это же надо так промахнуться с местом. Ехали на Алтай к милой бабушке, а попали в Приморск. Могу сказать только одно: тебе, Жорик, ни в коем случае нельзя работать штурманом. Ни летным, ни морским. Сходу железо загубишь!

– Мы туда потом заехали, - придумал Жора.
– Отдохнуть после похорон. Надо же было расслабиться...

– Самолетом летели?

– Самолетом.

– А как так получилось, что Топор, царство ему небесное, и Жанетка сразу из Москвы рванули в Приморск поездом?

– Они... они не были на похоронах. Они сразу туда. А я - на Алтай. А потом уже к ним...

Жора Прокудин с жалостью вспомнил три "левых" паспорта, исчезнувших вместе с вещами из поезда. По одному из них, на имя некоего Григоряна, он и взял билет. У Жанетки и Топора такой маскировки не было. Барташевский вычислил их через желдоркассы. Билеты же на поезда сейчас только по паспортам продают. И в кассе - все данные: фамилия, имя, отчество, номер и серия паспорта. Полицейщина чистой воды!

– Ну, листай, листай... Не робей, - предложил Барташевский.
– Прошлое уже не повторить. Оно состоялось. Таким, как есть... Помнишь, как поет Пугачева, "Фарш невозможно повернуть назад и миксер языком не остановишь..." Я ничего не напутал?

– Нет, - бесстрастно ответил Жора Прокудин и безо всякого желания перевернул твердую страничку.

В обеих полиэтиленовых кармашках на этот раз скрывались газетные вырезки. Левая была совсем крохотной. Заметка называлась "Авария гидросамолета". Не слишком въедливый приморский журналист сообщал, что во время плановых учений гидросамолета воинской части, дислоцирующейся в их городе, совершил посадку на воду, но не смог самостоятельно вернуться на базу. Его буксировали флотским тральщиком.

– И все?
– вслух удивился Жора Прокудин.

– Военные умеют хранить свои тайны...

– Какие... тайны?

– А ты не в курсе, почему этот доблестный гидросамолет типа "бэ-двенадцать", то есть самый облетанный и надежный гидросамолет, не смог взлететь после приводнения?

– Откуда я знаю, почему!

– Ну ладно... Читай дальше.

Заметка на правой страничке была уже явно не провинциальной. В губерниях нет таких красивых заголовочных шрифтов. А может, и есть, но они их не применяют, чтобы уж совсем не обидеть столицу.