Воровские гонки
Шрифт:
– Ну ты это... не воспитывай. И без тебя умных хватает!
– А я и не воспитываю. Если хочешь знать, я даже рад, что к тебе попал. Протасов был фанатиком. Он сатанел от самого поиска, а не от того, что ищет деньги. Протасов их, собственно, не любил. А ты... Ты любишь безумно! И мне приятно это. Ведь ты любишь и меня лично...
– Я люблю?
– скривил лицо в улыбке Жора Прокудин.
– Да я еще в пацанах мог советской десяткой прикурить!
– Ну и что! Прикуривал, форсил, а червонец жалел. Ведь честно скажи, жалел?..
– Это я так... Ради коллекции. Отец свинью глиняную подарил. С щелью в спине. Я, как он учил, любую копейку туда кидал.
– А потом разбил?
– А как же! Рублей одиннадцать там было. Одними копейками. Я их потом по годам разложил. Почти без перерыва были: года с двадцать седьмого и по девяносто первый...
– Ты их нищим роздал?
– Смеешься, что ли? Нищие копейки не берут. Даже тогда не брали.
– А куда ж ты их дел?
– Обменял в магазине на бумажные деньги. Потом "баксы" купил, потом прокрутил их, потом опять купил...
– Значит, с копейки ввысь поднимался?
– В какую высь?!
– дернулся Жора Прокудин.
– Того, что мы
нарыли за последние дела, мне лично еле на вшивую квартиру в
Штатах хватает. Да и то - однокомнатную! А ты - ввысь!..
Лошади, упрямо стоящие на задних копытах, косили глазами и вовсю
стригли ими странно одетого человека. Во времена Римской империи
этого плебея казнили бы только за ношение брюк, а уж такой
короткий синий плащ до пояса не надевали даже рабы. Словно поняв этот упрек, Жора Прокудин расстегнул пояс, выпростал джинсовую рубашку и спросил у хозяина квадриги Большого театра:
– А ты откуда по-русски-то научился? Ты ж римлянин!..
– Да уж кой годок в центре Москвы стою! Такого наслушался! Вот повезло теперь - на "стольник" попал. Не все ж одному Ленину было на деньгах красоваться!
– А мне новые купюры не нравятся, - огрызнулся Жора Прокудин.
– То Соловки, то бабы толстые. Доллар красивее!
– Значит, ты меня на него обменяешь?
– А что делать? В этой стране, братан, с мил... лиардом долларов делать абсолютно нечего. Сходу пристрелят! А делиться не хочется! Чего это я обязан со всякими чмуриками делиться?!
– А Гвидонов, значит, с тобой должен делиться?
– огрызнулся теперь уже мироносец.
Музыкальный инструмент в его руках смотрелся бухгалтерскими счетами. И он щелкал костяшками, будто все время проверял, не утратил ли он номинальную стоимость в сто тысяч рублей. Хотя, возможно, это щелкал линейкой по батарее отопления мальчишка из квартиры этажом выше. Пацан любил таким нехитрым способом изводить весь стояк пятиэтажки.
– А ты это... откуда про Гвидонова знаешь?
– с неприятным
осадком в душе спросил Жора Прокудин.
– Ты что, забыл? Я у Протасова в штанах три месяца пролежал. Я ж из того аванса, что мужики из Союза обманутых вкладчиков "Чаги" дали Протасову. Я
– Значит, Протасов был уверен, что деньги в мешках существуют?
– В этом были уверены мужики из Союза обманутых вкладчиков. Между прочим, они мне не нравились. Типичные халявщики. А как их нагрели, начали управу во всех прокуратурах искать. Голову надо было иметь на плечах, а не капусту!
– Ну ты это!.. Тоже не умничай! Я, между прочим, сам погорел в свое время. И в "МММ", и во "Властилине", и в "Л.Е.Н.И.Н.е"...
– Никогда бы не подумал! С твоей любовью к деньгам - и отдавать их в обмен на какие-то сомнительные бумажки!
– Да пошел ты!
Жора швырнул "стольник" в сторону. Но бумажка - не ботинок.
Далеко не улетит. Банкнота с темным углом по-пропеллерному повращалась в горячем воздухе кухни и упала на банки пива. Ногой, обутой в ботинок, Жора Прокудин ударил по банкам, приютившим "стольник". Для этого пришлось лечь на левый бок.
Банки с грохотом разлетелись по кухне, а одна из них, угодившая в батарею отопления, треснула по боку, и из щели с шипением забил гейзер пива. Он был столь силен, что достал своей мокрой лапищей до лица Жоры. Да еще к тому же достал в тот момент, когда он вдыхал хоть и вонючий, но так нужный ему для жизни воздух.
– А-ах!.. Б-а-ах!..
– зашелся он в кашле, но левая рука, странно утратив прежнюю силу, не хотела его поднимать, и он так и остался на полу в позе римского патриция на пиру.
Пиво хлестало по лицу, слепило глаза, мешало отдышаться, и у Жоры Прокудина на мгновение мелькнула мысль, что это - все, что смерть решила утопить его, но утопить не в реке, не в море, не в озере, а в пиве. И в тот момент, когда он уже поверил в это окончательно, фонтан опал и превратился в жалкую струйку, стекающую из банки на пол.
– Ста-арость меня дома не заста-анет, - словами песни еще успел простонать Жора Прокудин, но сил после борьбы со стихией уже не осталось.
Он упал на спину и тут же забыл обо всем. Он даже не увидел, как намокали в пивном озере странички драгоценной записной книжки, а рядом с нею на единственном уцелевшем сухом клочке линолеума лежал "стольник" с почерневшим углом.
Глава девятая
БЕГ ПО СЛИШКОМ ПЕРЕСЕЧЕННОЙ МЕСТНОСТИ
На Новом Арбате вдоль зданий машин в несколько раз больше, чем на шоссе. Такое впечатление, что здесь стихийно возник гараж, и только неразумные пешеходы, все еще шастающие вдоль домов-книжек, не понимают этого.
– А если он сегодня не объявится, ты и завтра с нами торчать будешь? безо всякой злости спросил сидящего сзади в салоне "восьмерки" Дегтяря пухленький мужичок, с трудом уместившийся на месте водителя.
– Мне-то что! Я сутки через сутки тут сижу, а ты, говорят, уже четвертую смену без роздыха пашешь...