Ворожея: Лёд и Пламень
Шрифт:
Прихватил калач медовый и подошёл. Представился, как и положено, о делах испросил да пригласил Граню на казнь Нежданки глянуть. Та подумала да согласилась: казни смотреть, может, дело и не шибко весёлое, но она ещё их не видела, чего не глянуть-то.
Пришли на гору, где росли две берёзы, крепкие, но гибкие, туда и Неждану уже притащили, орала она, извивалась, но дружинникам-то нипочём, не к такому привычные. Привязали за руки промеж стволов согнутых да отпустили. Тело Нежданы выгнулось неестественным образом, раздался жуткий хруст ломающихся костей, и из её рта хлынула кровь. Берёзы разогнулись,
Откусив кусок калача, кикимора задумалась: она ждала от зрелища большего. Чем немало подивила сотника, он уже готов был ловить её, а она стоит, калач жуёт, будто и не страшно ей вовсе. Тут её князь и заметил, да сотника рядом. И чего это она удумала, мелькнуло в голове Светозара, но виду не подал, кивнул только, здороваясь. Потом то обсуждать станет, сейчас ему пора было на встречу с волхвом Беловидом спешить.
Кикимора ж калач доела, пальчики снегом обтерла да домой идти решила. С сотником, конечно, весело, но надо и меру знать, она всё же нечисть, а то как чего заподозрит. Потому отклонялась и поспешила в терем, где тут же нагоняй от Вильфриды получила: передал князь весточку. А тут ещё и Прошка накинулся, дескать, нечего ей, нечисти, с людьми таскаться, всех так подведёт. Кто знает, как люди примут вести о том, что князь нечисть в городище притащил?
Обидно стало: она же всего лишь хотела немного тепла, что всем бабам хочется. О чём тут же и сказала.
Домовой ещё пуще разошёлся.
— Счастья ей бабьего надобно, ишь чё удумала, — кричал он, уперев руки в боки. — Да какая из тебя баба?
— А самая обычная, а то и сам не ам, и другим не даёт, — не отставала Гранька.
Вернувшиеся с торжков Мила с дочкой лишь ахнули: посреди горницы самая настоящая кикимора стояла, в юбке из тины, волосы зелёные, стоит да на домового кричит. Страх взял, но виду не подали. А Прошка их заметил.
— Вона, ходят везде, всем разболтают, утопить их, и делов. Незачем они нам.
Сердце Миларады в пятки ушло: не за себя боялась, за дочку. Упала в ноги вышедшей на шум Вилы, не губи, прошу, дочку, заголосила. Та, уже уставшая от шума, разогнала всех по углам, а Милу за собой позвала. Села в горнице на лавку, усадила перед собой бабу.
— С чего я вас губить стану? А?
— Ну так это ж домовой твой говорит, — начала она.
— А ты его слухай боле. Ежели вы нам вреда делать не станете, жить будете тихо, то и я вас не трону, — успокоила ведьма женщину.
Долго они ещё говорили. Поняла Миларада, что не желает им Вильфрида зла, но и домочадцев своих в обиду не даст. Может, они и нечисть, но другой семьи у неё нет. Даже жалко бабе её стало: выросла, почитай, без ласки материной.
Расспросила её и про князя, заметила, что тянется сердце девичье к тому, а что-то не пущает. Решила вызнать, что ж так девку тревожит. Сама не понимая с чего, Вилька как есть всё и выложила: мол, и обида давняя, и страх, как оно-то, княгиней-то стать после болота, да и не до любви сейчас, не то время.
— Ну то дело нехитрое, — улыбнулась Мила. — Хозяйство вести нет разницы в каком дому. Я сама из семьи купца, а муж мой человек дружинный был,
Вильфриде стало жаль эту немолодую женщину, столько всего перенёсшую. Решила вызнать потом, как ей вернуть честь, не она ж в деяниях мужа повинна, с князем тоже решила потом порешать, и правда, неча о том сейчас думать. А пока отпустила бабу, попросив быт их наладить. Не умела пока она сама в таком большом дому управляться. А Милараде-то и в радость, всё дела привычные, будет, значит, за ключницу.
Первым делом отправила Красимилу в дом к купцу Свейну, что челядью торговал, пусть пришлёт девок троих помоложе, да пускай сама дочка выберет, таких, которые забиты так, что им хоть Маре служить, и то лучше, чем у Свейна дале жить.
Вскорости привела дочь троих: хазарку, половку да византийку. Девки были шугливые, стояли, глаз не подымая, на ногах еле держались, как весь дух ещё не вышел. Но зато такие точно молчать станут за спасение.
Позвав Вилу, принялись выхаживать тех, чтоб раньше времени к чурам не ушли. Разъяснила и ведьме свою придумку. Та подивилась смекалке бабьей, сама до такого не додумалась бы.
Мужика тоже взяли, но немого, мужиков сломить сложнее, а языками порой хуже баб мелют, то Мила знала хорошо, наслушалась на пирах мужниных всякого.
За хлопотами так весь день и пролетел у них. Домочадцы вроде как тоже смирились, тихо в дому было. А потому, поужинав, накормили челядь да спать собрались. Вильфрида отвела помощнице своей светлицу: нечего им с дочкой с челядью по клетям ютиться, пусть рядом будут, вреда от них нет, а пользы много.
На утро Вилу разбудил гонец княжеский, приказал в терем явиться, пришлось собираться.
Пекло
Высокий, крепко сложенный мужчина в тяжёлой меховой шубе широкими шагами мерял просторную горницу княжьего терема. В его руке был зажат тяжёлый посох с вырезанным на навершии ликом Велеса, который глухо стучал по деревянным половицам. Его покрытое сетью морщин лицо выражало беспокойство.
— Ох и хлопотное дело ты задумал, княже, — Беловид остановился и посмотрел пронизывающим взглядом на князя Светозара, восседавшего на высоком престоле. — Где ж то видано, самого Чернобога на бой вызвать?
— А что же мне делать? Смотреть, как мои люди гибнут от голода и стужи? — Светозар выдержал тяжёлый взгляд волхва, ни на секунду не отводя от него своих серых глаз.
— Не ведаю, княже, не ведаю. Но даже ежели тебе и удастся его сразить, посеять уже ничего не успеем, рожь не поспеет, да и в лесах ничего не уродится, — начал было Беловид, но тут распахнулись двери, впуская в горницу Вильфриду.
Наряженная в тёмный плащ из шерсти, подбитый тёплым норочьим мехом, она быстро шагала по полу горницы в простом сером платье из мягкой шерсти, на котором виднелся пояс из тяжёлого серебра, подарок князя. На поясе висел увесистый кошель с монетами, а голову Вильфриды покрывал тёплый платок — мороз на улице стоял крепкий.