Восемь дорог Желтого источника
Шрифт:
«Что случилось, госпожа?» — «Почему вы здесь?» — «На вас кто-то напал?» — спрашивали они
Она лишь смогла протянуть дрожащую руку в сторону Камня и пробормотать: «Барышня Яо… это барышня Яо».
Бин и дедушка Ву поняли все, стоило им увидеть знакомые очертания блестящий серой глыбы.
Зато сановник разволновался.
— Причем здесь моя дочь? Что с ней? Где она?
Ответ госпожи Дин он счел невразумительным. Из него он уяснил одно: девушка и ее новая знакомая вышли ночью во двор, а потом с первой что-то произошло. Слуги бросились искать барышню. Разумеется,
— Найдите мою дочь! Бросьте на поиски всех людей! — требовал разъяренный сановник от коменданта. — Клянусь Небом и самим богом войны: или я уеду отсюда с ней, или вернусь, но уже с войском!
Шэн У побледнел, пообещал сделать все возможное, хотя сановник уже его не слушал, а в гневе отправился лично на поиски дочери. Потом комендант приказал обыскать каждую комнату и закоулок в крепости. И снова это не принесло пользы.
Вся бессильная злость его обрушилась на камень.
«Кто притащил сюда этот булыжник? За что все эти беды обрушились на мою голову? И все из-за этой сумасбродной девицы, будь она неладна!» — то и дело восклицал он, в сердцах пиная светло-серые, почти молочные, бока.
Сердце госпожи Дин сжалось: на поверхности Камня проступили сверкающие алые капли, будто он плакал кровавыми слезами от обиды и боли. Она кинулась к нему, раскинула руки, желая обнять, согреть, пожалеть, чтобы человеческому сердцу, заключенному в грубые оковы, стало легче, чтобы не ожесточилось оно, не наслало на эту землю вместо удачи несчастья. Но стоило лишь коснуться теплой каменной кожи, как перед глазами все замелькало-закрутилось так, что пришлось зажмуриться крепко-крепко.
Когда же она осмелилась открыть глаза, то обнаружила себя в таком странном месте, что кровь стыла в жилах: небольшая комната из черного нефрита, совершенно пустая. Лишь на одной из стен висит огромное зеркало, тоже черное. И что-то клубится, шевелится в его недрах.
Госпожа Дин, страшась, приблизилась к нему, заглянула в темную глубину — и волосы зашевелились на ее голове: оттуда смотрела на нее она сама, обнаженная, с распущенными волосами, прекрасная и пугающая. Молочная кожа отражения сияла, словно белая лилия в лунном свете, волосы блестели, будто были покрыты лаком, алые губы казались выпачканы кровью. Но страшнее всего были глаза — бездонные, как сама Тьма, смотрящие с сытой, почти благодушной издевкой.
Существо в зеркале улыбнулось манко, провело руками по нежным плечикам, слега сжала грудь, дразнясь и завлекая, огладила бедра.
— Разве ты не хороша, Сяомин? — спросила она девушку, и давнее имя в устах этого создания прозвучало особенно гадко. — Ведь красота, действительно, может лишать воли, так пользуйся, почему нет?
С этими словами жуткая красавица протянула ей невесть как оказавшийся в руках черный мешочек, будто из воздуха вынула.
— Ну же, смелее, — засмеялась она и нижнюю губку прикусила, став еще привлекательнее, еще опаснее.
Госпожа Дин приблизилась, смотря лишь на плотную переливающуюся мглу в белых ладонях, запустила пальцы в ее недра и схватила один из холодных металлических
Она не успела. Тонкие сильные пальцы вдруг ухватили одежду на ее груди, дернули на себя. Ярко-красные губы резко прижались к ее собственным, обжигая неживым холодом — и разлились-распались темно-золотым мерцающими потоком, как и вся фигура отражения вместе с зеркалом, комнатой и всем, что ее окружало. Этот поток подхватил ее и понес, словно щепку, во Тьму все дальше и дальше.
Она уже не боялась и совсем не мерзла. Даже с отстраненным любопытством осмотрела табличку.
«Великолепие».
Вспомнились алые врата, горящие ярче пламени, заметные, красочные, лучезарные. Вспомнился дорогой красный шелк и сверкание драгоценностей, краска для губ и румяна. Вожделение в устремленных на нее взглядах. Молочная сладость фигуры в отражении и кровавые губы…
Госпожа Дин рассмеялась устало и печально: «Все одно к одному. Олень не станет лошадью, если спилить ему рога. Значит, не стоит и пытаться…»
И когда воды Желтого источника схлынули, а мрак рассеялся, уступив место стенам Главного Дворца во владениях Владыки Преисподней, она уже смирилась с неизбежным. Единственным, что мешало ей воззвать к Янь-вану в этот самый момент, было то, что в зале она оказалась не одна.
«Сяомин?» — «Госпожа Дин?»
Глаза сначала выхватили из полумрака силуэты — белый и синий, лишь потом она узнала их: господин Рэн — он подошел совсем близко и предложил свою помощь и господин Синь — то замер в нерешительности, но смотрел встревоженно.
«Как на благородную смотрит. Глупенький…»
— Ты в порядке?
Она встала, опираясь на протянутую руку.
— Все хорошо, — нервное хихиканье сорвалось с губ само собой. Она улыбнулась игриво и тайком показала варвару свою добычу.
Он нахмурился.
«Ты упомянула, то хочешь перемен, но эти врата лишь подтолкнут тебя…»
Она не дала ему договорить — протянула руку и ласково погладила по плечу.
— Знаю, знаю… Я передумала. То был каприз — плывущие облака и утренняя роса. Прощай, Жадный волк… и прости…
Рэн не стал ни останавливать ее, ни отговаривать. Но складка между бровей его так и не разгладилась. Она отметила это мельком — и тут же позабыла, потому что глаза ее смотрели вовсе не на него.
Ноги несли ее дальше, к тому, кого она столько дней избегала. Ну что же… Сейчас ей предстоит увидеть, как наивное восхищение в его глазах сменится презрением, как разольется в них душной горечью разочарование. Пусть… какая теперь разница?
— Вы приняли за яшму осколок черепицы, Синь-лан.
Щеки его слегка порозовели от смущения, ореховые глаза, опушенные черными ресницами, смотрели почти с благоговением. В этот миг он казался совсем юным.
«Мальчик… чистый, доверчивый», — с болью подумалось ей.
— Нет, — произнес он убежденно. — Если вы яшма, то яшма эта рождена в Персиковом саду…
Она не сдержалась: пальцы сами потянулись к его щеке, и она помедлила немного, перед тем как коснуться его лица, словно боялась запятнать этим прикосновением.