Восемь Драконов и Серебряная Змея
Шрифт:
— В паре десятков ли отсюда, дорога к перевалу Ханьгу ответвляется в сторону города Чанчуань, — промолвил он. — Это ответвление не уступит иному большаку — многие следуют им на юго-запад провинции. Ваши с госпожой Инь лошади очень хороши, и если вы, неожиданно свернув в сторону Чанчуаня, пустите их во весь опор…
— Я не собираюсь бежать от нашего поединка, брат Цяо, — серьезно прервал его Инь Шэчи. — Я знаю — ты сильнее меня, но не одна лишь сила определяет исход битвы. Самые разные вещи, от переменчивой воинской удачи до воли небес, могут изменить ход даже решенного противостояния, а наш бой и вовсе ещё не начался. К тому же, — он дружески улыбнулся сумрачно глядящему на него мужчине, — я не очень-то
— Я хочу рассказать тебе одну историю, Шэчи, — задумчиво проговорил Цяо Фэн. — О человеке, также считавшем себя справедливым. Я позволю тебе самому решить, был ли он таковым, или же нет, — его взгляд рассеянно мазнул по верхушкам деревьев, и вновь остановился на собеседнике.
— Он, этот человек, был тогда совсем юн — всего десяти лет от роду, — начал свое повествование мужчина. — Его родители жили на хуторе, стоящем на склоне горы Шаоши, и сколь бы тяжёлым ни был их труд, он не мог вывести их из бедности. Горная почва скудна, и крестьяне, живущие в северных провинциях, нередко голодают, и нечасто держат в руках серебро. Случилось так, что отец мальчика заболел, и болезнь его никак не желала проходить. Мать и сын, собрав то немногое, что скопили за годы упорного труда, отправились к целителю. Тот целитель, — глаза мужчины чуть сузились, а в голосе зазвучало напряжение, — потребовал денег, и денег много больших, чем могли быть у бедной крестьянской семьи. В отчаянии, мать мальчика бросилась лекарю в ноги, умоляя его исцелить ее мужа, и обещая заплатить, едва лишь появятся деньги. Несчастная женщина не думала тогда о собственном достоинстве, — промолвил он с неподдельной горечью. — Она вцепилась в край халата целителя, заливая его слезами, словно тот жалкий сельский доктор был, самое меньшее, живым святым. Он и был для нее святым в тот миг, был единственным, кто мог спасти ее мужа — ведь на сотни ли вокруг, другого целителя не было, — коротко вздохнув, мужчина перевел дух.
— Лекарь остался глух к ее мольбам, — ровно и спокойно заговорил он. — В сильном отвращении, он ударил женщину ногой в лицо, пытаясь оттолкнуть, и возмущаясь тем, что она грязнит его дорогой шелковый халат. Верно, он был не таким уж и дорогим — женщина не успела разжать пальцы, и клок халата остался в ее руках. Мальчик, видя боль и кровь своей матери, встал на ее защиту, кляня негодного целителя, на чем свет стоит. Тот, вдвойне оскорбленный, приказал слугам избить обоих, отобрать те деньги, что были при женщине — в уплату за испорченную одежду, — и гнать мать с мальчиком со двора, — Цяо Фэн умолк. Его суровое лицо заострилось, придавая чертам мужчины доселе невиданную Шэчи хищную злость.
— Тем же вечером, мальчик прокрался в сельскую кузницу, и выкрал оттуда один из ножей — простую кухонную принадлежность для резки овощей, сделанную из скверного железа. Ему хватило и такого оружия — заточив его, сколько мог, он пришел в дом злодея-доктора ночью, и перерезал ему горло, пока тот спал, — спокойно и ровно завершил свою историю Цяо Фэн. — Также, мальчик украл из аптеки ценный корень женьшеня, и сварил из него суп, исцеливший его отца. Скажи мне, Шэчи, поступил ли он справедливо? Можно ли назвать этого глупого юнца великодушным человеком?
— Ты ведь понимаешь, что, признаваясь в подобном, отдаешь себя на мою милость, брат Цяо? — медленно заговорил юноша. — Мне ничего не стоит узнать имя целителя, жившего близ горы Шаоши где-то два десятка лет назад, и зарезанного неизвестным убийцей. Это признание может стоить тебе жизни, а если у убитого тобой лекаря остались богатые или влиятельные родственники, пострадает и твоя семья, — он уставил на мужчину пристальный, требовательный взгляд.
— Не пытайся казаться хуже, чем ты есть, Шэчи, — с неожиданной
— Главное, не рассказывай его кому-то вроде твоего ершистого братца Цюаньцина, — невесело засмеялся Инь Шэчи. — И вообще, подобные вещи лучше держать в тайне, — он задумчиво покачал головой. — Ты хочешь знать мое мнение о своем поступке? Вот оно — твое возмездие было чрезмерным. Твою руку вела злость, а не жажда справедливости. Но, думается мне, с тех пор, ты сам не раз наказал себя за это прегрешение. Человек совестливый и прямодушный всегда судит себя строже других.
— Как бы то ни было, теперь ты знаешь, насколько я справедлив и великодушен, — мрачно ответил на это Цяо Фэн. — Стоит ли доверяться подобному человеку, и надеяться на его милосердие?
— То, что ты спрашиваешь об этом, советуешь сбежать, и признаешься в собственных проступках, говорит за себя, — с улыбкой промолвил Шэчи. — Пойдем-ка обратно, пока моя жена не начала беспокоиться, — повернувшись спиной к главе Клана Нищих, он двинулся в сторону чайной. Цяо Фэн задумчиво проводил его взглядом.
* * *
Поздняя ночь, темная и тихая, царила над небольшой полянкой, где встали на привал воины Клана Нищих, и Инь Шэчи с женой. Неяркий свет луны и звезд, то и дело скрываемых тучами, едва-едва рассеивал ночной мрак, блестя на металле отложенного в сторону оружия и деталях лошадиной упряжи. Безмолвие полуночного часа также мало чем нарушалось — лишь увлеченные храп и сопение спящих, редкие трели ночных птиц, да шелест ветерка в кронах деревьев порой звучали во тьме.
Но вот, едва слышно хрустнула под сапогом сухая ветка, и темная фигура, чей абрис с трудом выхватывали из мрака скудные лучи ночных светил, замерла без движения. Неизвестный полуночник явно не хотел, чтобы его заметили. Простояв неподвижно несколько мгновений, он вновь принялся красться к постели, устроенной на отшибе лагеря. Осторожно приблизившись к спящим в обнимку Инь Шэчи и Му Ваньцин, неизвестный скрытник нагнулся над молодой парой. Неяркий свет луны отразился на стали недлинного лезвия ножа, занесенного вверх.
Шум, поднятый резко вскочившим на ноги юношей, и вспышка брошенной им техники ци в клочья разорвали ночные темень и тишь. Неудачливый убийца поймал удар несостоявшейся жертвы грудью; хоть он и устоял на ногах, рукопашная техника отбросила злодея прочь, и вышибла из него дух. Нож убийцы тускло сверкнул в лунном свете, и вонзился в землю у его ног. Мигом спустя, Инь Шэчи одним длинным шагом подступил к незадачливому душегубу, безжалостно сдавил его горло, и вздернул мужчину в воздух, поднимая на высоту своего роста. Тот вцепился в душащую его руку, судорожно суча ногами — хватка рассерженного юноши была сравнима крепостью с железными тисками. Выглянувшая из-за туч луна отразилась в вытаращенных черных глазах, и неясно обрисовала щегольски подстриженную бородку.
— Меня, или её? — жёстко спросил Шэчи пойманного Цюань Гуаньцина. Он небрежно удерживал старейшину нищих на весу, словно тот был не взрослым и сильным мужчиной, а исхудалым ребенком. На требовательный вопрос юноши, неудачливый злодей ответил лишь судорожным хрипом — единственным звуком, что могла породить сейчас его пережатая глотка.
— Я спрашиваю, меня ли ты хотел убить, или же мою жену? — не отступился Инь Шэчи. — Моргни, если меня. Качни головой, если ее.
Замерев на миг, нищий часто заморгал. Юноша, как ни странно, заметно расслабился на это безмолвное признание. Он опустил Цюань Гуаньцина на землю, и его рука на горле мужчины медленно разжалась. Тот бессильно осел на истоптанную траву, сухо кашляя и растирая шею.