Восемь Драконов и Серебряная Змея
Шрифт:
— Если ты и не врешь, старик, то ошибаешься, — зло бросил он. — Я никак не могу быть киданем!
— Да восславится Будда, — хрипло ответил монах, растирая горло. — Лучшее доказательство моим словам — ваше лицо, господин Цяо. Именно его я видел в долине Луаньши тридцать лет назад, сражаясь с тем могучим воином. Вы и ваш отец похожи, как две капли воды.
— Ладно же, — ожесточенно выплюнул Цяо Фэн. — Хорошо. Твой «уважаемый старший», — он презрительно скривился при этих словах. — Мерзавец, убивший женщину, и отнявший семью у ребенка. Я хочу поговорить с ним лично. Кто он?
— Величайший из слепцов! — раздался звонкий юношеский голос от одного из пиршественных столов. — Слепцов, а заодно, и глупцов! — и Инь Шэчи, поднявшийся со своего места,
— Правильно брат Цяо назвал тебя смердящим лысым ослом, старик, — глумливо бросил Чжигуану юноша, отсмеявшись. — От себя, добавлю еще одно: ты — редкий слепец и глупец, последовавший за первейшим из слепцов и глупцов Поднебесной, покойным настоятелем Шаолиня, Сюаньцы! Да, именно он был тем самым «уважаемым старшим»! — торжествующе воскликнул Шэчи, заглушая удивленные возгласы присутствующих. — Именно он был тем недоумком, что принял семью с ребенком за воров, намеренных обокрасть Шаолинь! Что же никто из вас, «доблестных героев», — слова юноша разве что не сочились ядом, — не остановился, видя, что вы напали на супругов с годовалым младенцем на руках? Что же вы не попытались отступить, видя, что сражаетесь с отцом, защищающим семейство? Или вы — стадо овец, безропотно следующих за своим скудоумным пастухом? — он вновь рассмеялся, пораженно качая головой.
— Ты так настырно пытался оправдать свое злодеяние, снова и снова спрашивая у его жертвы — справедливы ли были мои решения? — насмешливо продолжил он. — Нет ничего дурного ни в защите родины, ни в военной хитрости. Представь себе, старый дурень, нет ничего плохого даже в той поразительной глупости, которую проявили вы все, и ваш безмозглый старший Сюаньцы, напав на отца брата Цяо. Одно лишь непростительно — то, что вы, мерзавцы, проигрывая отцу семейства, подло напали на его спутницу! — вскричал он, вмиг сменив ехидный тон на искреннюю злость. — Вы, дикие звери в людском обличье, решили убить женщину с ребенком, так как оказались не ровней ее мужу! Нет, — юноша покачал головой, — пожалуй, я оскорбляю диких зверей, сравнивая их с вами, нелюдями. Ни коварнейшая из змей, ни свирепейший из тигров не способны на такую низость, — он сплюнул под ноги, зло скривившись.
— Вот вам еще одна новость, — продолжил он. — Отец Цяо Фэна выжил, упав с той скалы. Долгие годы, он скрывался в Шаолине, намеренный отомстить за причиненную ему обиду. Недавно, мне случилось вывести его из тени. Он погиб, сражаясь со своим обидчиком, — Шэчи на мгновение замолчал, сжав губы в линию.
— Знай я, что именно учинил Сюаньцы, эта тварь со змеиной башкой и крысиными глазами[1], я бы, наверное, помог отцу брата Цяо прикончить его, — холодно добавил он, глядя на вконец растерянного Чжигуана. Глава Клана Нищих глядел не менее ошарашенно, да и среди вольных странников многие были ошеломлены выплеснутыми на них откровениями.
— Все это не имеет никакого значения, Серебряная Змея, — сердито заговорил опомнившийся Ма Даюань. — Оставим мертвых лежать в могилах. Вернёмся к тому, что важно здесь и сейчас, тому, из-за чего я и привел сюда этих уважаемых собратьев, — он кивнул в сторону своих спутников, — и из-за чего я решил огласить завещание Ван Цзяньтуна перед столь многими именитыми вольными странниками. Цяо Фэн не может занимать должность главы моего клана, ибо он рождён киданями, и сам — кидань! — закончив эту прочувствованную речь, старейшина гордо выпрямился, с торжеством глядя на своего главу. Тот со смешанными чувствами смотрел в никуда.
— «Рождённый киданями, и сам — кидань»? — весело переспросил Инь Шэчи. — Видит небо, я переоценил твою способность складывать слова, Ма Даюань — это твое высказывание подробно лепету ребенка. Я рожден в купеческой семье. Купец ли я? Моя жена — дочь принца. Принцесса ли она? При рождении, каждый из живущих мал, немощен, и бессловесен. Остаётся ли он таковым до самой смерти? Брат Цяо воспитывался в ханьской семье, — он повысил голос, обращаясь ко всему залу, — и считает
— Да что ты можешь знать, глупый мальчишка? — вспылил старейшина Ма. — Безвестному юнцу, ничего не достигшему за свою короткую жизнь, более пристало бы не спорить с уважаемыми старшими, а почтительно слушать их!
— За последние четыре месяца своей короткой жизни, этот безвестный юнец, вместе с его женой, забрали жизни около полутысячи чужеземных злодеев, — с готовностью ответил Шэчи. — Также, этот глупый мальчишка и его жена повергли трёх всеобщих врагов: убийцу и насильника Юнь Чжунхэ, Дуань Яньцина, которого знают как Переполненного Злом, и главу неправедной секты Синсю, старого негодяя Дин Чуньцю. Что за это время совершили вы, «уважаемый старший»? Я не прочь помериться достижениями, — он насмешливо воззрился на престарелого нищего. Тот, возмущённо округлив глаза, открывал и закрывал рот, но никак не находил ответа.
— И правда, господин Ма, — примирительным тоном сказал Дуань Юй. — Всем известны заслуги брата Цяо. Ещё в бытность свою простым странником, он совершил немало славных дел, — коротко вздохнув и закатив глаза, он добавил:
— О которых так любили поговорить мои отец и дядюшка. Цяо Фэн — стойкий защитник великой Сун. Мало кто сравнится с ним в верности родине.
— Господин Цяо убил столько киданей, что из их трупов можно насыпать гору, — бесстрастно высказался Хань Гочжун. — Сомневаться можно в ком угодно, и чем угодно, но подвергать сомнению верность человека, что неизменно сражался за великую Сун, не щадя ни врага, ни себя — несусветная глупость.
— Да восславится Будда, — монах Сюаньнань, поднявшись со своего места, коротко поклонился всем присутствующим. — Господин Цяо, как и многие миряне, человек несдержанный, скорый в суждениях, и склонный к насилию, но эти малые недостатки — все, в чем я могу его упрекнуть. Мало кто из известных мне людей более предан Сыну Неба и великой Сун.
— Все упомянутое — дела прошлые, — с нарочитой вежливостью заговорил Цюань Гуаньцин. — Но сейчас, когда вскрылась правда о рождении Цяо Фэна, кто скажет, что он не вернётся в лоно своей истинной семьи, и не приложит столько же, если не больше, усилий к ее возвышению? Цяо Фэн — кидань по крови, и отрицать это кровное родство — что совать голову в пасть голодного тигра.
— Что есть кровь? — немедленно парировал Инь Шэчи. — Жидкость, текущая в наших жилах. Я видел кровь брата Цяо, пролитую мной собственноручно. Она так же красна, как и моя, как и кровь любого из ханьцев. Я не уверен только насчёт тебя, братец Цюаньцин — уж больно много яда и желчи исходит из твоих уст, — он с насмешливым прищуром встретил злобный взгляд молодого старейшины. — Верность семье не заложена в нас при рождении. Брат Цяо считает своим истинным отцом господина Цяо Саньхуая, а своими братьями и товарищами — Клан Нищих, и вольных странников великой Сун. Ожидать от него верности киданям, с которыми он сражался всю жизнь — что ждать восхода солнца на западе. Кто в здравом уме оставит семью, друзей, и побратимов, чтобы перейти к их давним врагам, только из-за кровного родства? Я бы понял подобные домыслы, будь отец и мать Цяо Фэна живы, но это не так. Кости несчастной матушки моего друга были брошены без погребения вот этим «доблестным героем», — он презрительно кивнул в сторону опустившего взгляд Чжигуана, — и его выродками-соратниками, а отец Цяо Фэна похоронен на горе Суншань, в безымянной могиле. Кому брат Цяо станет хранить верность? Елюй Хунцзи, неизменно строящему козни великой Сун? Миллионам незнакомых киданей? Быть может, злодею Елюй Нелугу? Ой, что же это я, — глумливым тоном добавил юноша, — он ведь мертв. Единственный кидань, с которым Цяо Фэн свёл какое-никакое знакомство, пал от руки юаньшуая Ханя. Верно, вам следует опасаться кровной мести брата Цяо, господин юаньшуай, — с преувеличенным участием обратился он к полководцу. Тот, не скрываясь, хохотнул, хлопнув ладонью по столу.