Восемь Драконов и Серебряная Змея
Шрифт:
— Я не буду сопротивляться, — с виноватой искренностью продолжал Дуань Юй. — Я также не позволю отцу тебе помешать. Не встревай, папа: это дело — между мной, и братом Шэчи. Я никогда не желал идти воинским путем, и был прав — первые же мои шаги по нему принесли невзгоды и разлад моей семье. Приступай, брат Шэчи — я готов принять свое наказание, — он гордо поднял подбородок, то и дело смаргивая влагу из глаз.
Инь Шэчи повернулся к шурину с озадаченным видом. Задуманная им шутка нежданно обратилась трагедией, уместной в какой-нибудь оперной постановке, но никак не в жизни. Он ожидал от Дуань Юя чего угодно — бегства,
— Знаешь, братец Юй, мне, как оказалось, вовсе не нужны твои увечья, — задумчиво поведал он. — Искреннего раскаяния было достаточно. Я не очень-то и хотел калечить хорошего человека, который приходится братом моей любимой жене, даже ради справедливости. К тому же, ты и вправду заполучил чужие знания случайно. Я, пожалуй, объявлю тебя другом секты Сяояо, и не стану наказывать. Только не обучай никого Искусству Северной Тьмы и технике Бега по Волнам — за это, я точно никогда не оправдаюсь перед учителем, — юный принц согласно закивал с облегченным видом.
— И сделай милость — забудь всю эту чушь об убийстве моих собратьев, — добавил юноша, насмешливо улыбаясь. — Я ведь могу и обидеться.
— Конечно, брат Шэчи, — с готовностью согласился Дуань Юй. — Пусть мой долг к неизвестной благодетельнице останется только моей ношей.
— Я рад, что ты, наконец, взялся за ум, сынок, — довольно молвил Дуань Чжэнчунь, подходя ближе. Шэчи отпустил шурина, и тот оперся на руку отца. — Теперь, наша семья может примириться, осталось только оповестить об этом брата. Мы закончим с твоим обучением Божественному Мечу Шести Меридианов уже завтра, и немедленно вернемся в столицу, чтобы вся эта глупость с изгнанием моих зятя и дочери, в конце концов, разрешилась.
— Убийство Сюаньбэя, батюшка, — старательно давя улыбку, напомнил Инь Шэчи.
— А, твою!.. — в сердцах заругался было далиский наследный принц, но, поймав несколько укоризненных взглядов монахов, вовремя спохватился и умолк, прикрыв рот ладонью.
— Нужно как можно скорее разобраться с этим докучным делом, — успокоившись, продолжил он. — Отправишься с нами, Юй-эр? Раз уж в семью вернулись мир и согласие, не вижу причин не постранствовать вместе.
— Конечно, папа, — с готовностью согласился тот. — Мне не помешает развеяться после всего случившегося. Да и путешествовать в компании друзей будет для меня в новинку.
Вечером следующего дня, из храма Тяньлун выехала четверка всадников — мужчина в возрасте, блестящий свежевыбритой головой, двое юношей, и девушка. Все четверо дружески переговаривались, пустив лошадей неспешной рысью.
— Я не очень-то хочу возвращаться в храм Шэньцзе, — признался Дуань Чжэнчунь, потирая бритый подбородок. — Одни только мысли об этой обители скуки пробуждают в моем нутре желудочные колики. Кроме того, я так и не узнал там ничего нового — смерть от Кулака Веды, тайно пришедший и ушедший убийца, и ничего более. Эти смердящие лысые ослы… то есть, уважаемые наставники… спят мертвым сном, не иначе.
— Поедем тогда в Гусу, к Мужунам, — предложила Му Ваньцин. — Расспросим
— Путь в Цзянсу неблизок — придется пересечь едва ли не всю Срединную Равнину, — задумался наследный принц. — Но, похоже, других следов у нас не осталось. Решено, так и сделаем, — он с отсутствующим видом потер бритую макушку.
— Скажите-ка мне, батюшка, что за монашеское имя вы приняли при постриге? — с невинным видом поинтересовался Инь Шэчи.
— Бэньчжэнь, — непроизвольно ответил Дуань Чжэнчунь, и тут же с подозрением поглядел на зятя. — Зачем тебе это, несносный мальчишка? — Шэчи ничего не сказал в ответ — он был занят тем, что старательно сжимал челюсти, кривясь в мучительной гримасе.
— Который «чжэнь», папа? — с притворным непониманием вопросил Дуань Юй. — «Истина», или, быть может, «игла»? Или же… другой?
— Другой[4], — сумрачно ответил Принц Юга.
На этом, Инь Шэчи не выдержал, и зашелся в громогласном хохоте, бросив поводья и хлопая себя ладонями по коленям. Бодро рысящий Зимний Ветер тут же наградил расслабившего ноги юношу парой чувствительных толчков в седалище, но Шэчи и не думал успокаиваться. Дуань Юй ненадолго отстал от зятя, присоединившись к его веселью; не удержалась от звонкого смеха и Му Ваньцин.
— Смейтесь-смейтесь, негодные сорванцы, — притворно нахмурился Дуань Чжэнчунь. — Надо было, все же, настоять на постриге для тебя, Юй-эр — может статься, наставник Кужун и тебя наградил бы имечком вроде Бэньу или Бэньюна[5].
— Ничего, батюшка, — сквозь смех выговорил Инь Шэчи. — Вы оставили монашескую жизнь, а значит, вам больше не требуется вести себя в соответствии с вашим монашеским именем, — он вновь неудержимо захихикал.
— Ну хватит уже, муж мой, — вступилась за отца Ваньцин. — Прости, папа. В качестве извинений, в ближайшем городе я подыщу тебе хорошую шапку или наголовную повязку — не хочу, чтобы кожа на твоей голове обгорала под солнцем, или мерзла ночью.
— Спасибо, Цин-эр, — растроганно ответил принц. — Одна ты проявляешь дочернее почитание. Эти же гадкие мальчишки только и могут, что насмехаться над родителем и тестем. Что-то вы на удивление быстро помирились, — с толикой недовольства глянул он на юношей.
— Шэчи вполне мог бы быть моим старшим братом, — глубокомысленно заметил Дуань Юй. — Он ничуть не менее образован, и наши интересы во многом совпадают. Поистине, то, что мы стали родней — воля небес.
— Знаешь, братец Юй, а ведь если бы я был твоим старшим братом, Ваньцин приходилась бы мне сестрой, — прищурился в сторону шурина Шэчи. — На такое я не согласен. Пожалуй, я даже не стану брататься с тобой, как задумывал ранее: сестра побратима — все равно, что родная.
Дуань Юй ответил возмущенным возгласом; Му Ваньцин на сей раз встала на сторону мужа. Дуань Чжэнчунь лишь негромко посмеивался, довольный, что его зять избрал себе другую мишень для шуток. Обретшее мир и гармонию семейство не спеша продвигалось на северо-восток, к берегам Восточного Моря, где располагалось обиталище семейства Мужун.
Примечания
[1] Кашая (санскрит. «простая») — индийское название одежды буддийских монахов. Я применяю это слово только ко всяким чужеземцам, так как китайские чань-буддисты называют свою монашескую одежду просто — «монашеская одежда», «сэн и».