Восемь сантиметров: Воспоминания радистки-разведчицы

Мухина Евдокия Афанасьевна

Два солдата лениво, как бы нехотя, пилят сосну. Они пилят на высоте груди. Я, девчонка, и то понимаю — не работа, а халтура. Мне жалко, что гибнет красота, что исчезает наш ориентир, мне противно смотреть, как два нескладных фрица еле-еле шевелятся. У них пила гнется, они пилить-то не умеют.

Время идет. Двадцать минут, полчаса. Вилюй круто выругался и говорит:

— Нам бы с Сагардой эту пилу! Пойдем, что ли, поможем…

Смешно, а смеяться не хочется. Скоро закоченеем от холода.

Но вот сосна кренится, вот она падает, и я начинаю плакать. Мужчины смотрят: с чего вдруг слезы?

Немцы по очереди рубят топором сучья. Складывают в кучу, разжигают огромный костер. Им все можно. Небось сигнализируют своим командирам, что работа сделана. Минут десять они греются у костра, потом бросают все и бегут вниз. Им, видно, подали какой-то сигнал. Майор ждет минуту, другую.

— Айда, ребята, к костру!

Это был живительный костер, нежданное счастье разведчиков. Красавица сосна ценой жизни обогрела нас, приютила и накормила. Как могла накормить? Очень просто — впервые за двое суток мы разогрели консервы и вскипятили воду в красноармейском котелке. Дым от хвои, высокий и густой, прятал нас от противника. Когда поели, майор Зубр приказал мне связаться со штабом. Сагарда и Вилюй по его указанию нашли в можжевельнике и притащили мой старый «Северок» и три вещмешка. В них было шесть банок консервов, сухари, запасные диски для автоматов.

— Прикрывайте нас, ребята. Следите, чтобы ни снизу, ни сверху никто не мог приблизиться.

* * *

Оператор передал, что на мои позывные может откликнуться «морской охотник». Майор Зубр объяснил, что так называется наш быстроходный катер… Море было темно-зеленым, пенились барашками высокие волны. До самого горизонта бурное море, и больше ничего. Отогревшись у костра, я теперь то и дело чихала. На каждый мой чих, отрывая глаза от бинокля, поворачивался командир. Наконец сказал с раздражением:

— Неужели вас не учили? Сильно прижмите пальцем верхнюю губу под носом — чих прекратится.

Меня перестало удивлять, что Зубр, как и другие командиры, говорит «ты» или «вы» в зависимости от настроения. Мне больше нравилось «ты». «Вы» отчуждало и вроде бы наказывало. По совету Зубра я нажала верхнюю губу, но это не помогло. Я чихала не громче кошки. И все-таки боялась: вдруг привлеку внимание немцев. Конечно, это ерунда — свистит ветер, шуршат можжевеловые кусты, мой чих в сравнении с этим шумом ничтожен.

Штаб передал, что катера появятся в наших водах через час; прошло уже полтора, а в море по-прежнему ничего не видно. Опять выхожу в эфир:

— Я — «Чижик», я — «Чижик», я — «Чижик»!

На своей волне слышу отклик:

— Я — «Толстяк», я — «Толстяк». Смотрите катера не с востока, а с запада. Сообщите ориентиры участка

наблюдений, в каком месте нам приближаться. Двух сосен не видим. Я — «Толстяк», перехожу на прием.

Майор ничуть не удивился:

— Катера сделали круг по открытому морю. Ты понимаешь? Нарочно заходят с запада — оттуда немцы наших кораблей не ждут.

Он быстрым шагом перешел к правой части обрыва и приказал мне вместе с моим «Северком» следовать за ним. Сагарде и Вилюю велел повысить внимание.

Я вышла в эфир, но были сильные помехи. Связь с Толстяком стала затруднительной. Все-таки до меня донеслось:

— Я — «Толстяк», я — «Толстяк», ждем ориентиры. Видимость прекрасная, сосен на кромке берега нигде нет.

Майор приказал передать, что сосны спилены, пусть ориентируются по кошаре. Но я возразила:

— Развалины кошары и кромка берега издали должны сливаться…

Майор все время наблюдал за морем и вдруг закричал:

— Вижу наш катер! Морской разведчик с военно-морским флагом!

Кричу майору:

— Ориентир! Какой нашим катерам дать ориентир?

Моя рука на ключе сильно мерзла, это мешало работать. Но когда перешли на другую сторону, чувствую — холод стал меньше.

Говорю:

— Кажется, ветер ослаб, товарищ Зубр.

— Ослаб? Ну и что?

— Хорошо бы нарубить можжевельника и бросить в костер. Дыму будет много. Я передам, что наш ориентир — черный дым костра.

— Рубите можжевельник! — приказал майор Сагарде и Вилюю.

— К нам ползут по склону, — докладывает Сагарда.

— Пусть Вилюй рубит можжевельник и бросает в костер, а ты, Сагарда, когда немцы приблизятся, открывай точный прицельный огонь.

Можжевельник не хотел разгораться и от этого еще сильней дымил. Я передала Толстяку, что наш ориентир — черный дым костра; восточнее крутизны, с которой мы ведем наблюдение, отлогий берег, где-то на нем или за ним фашистские батареи.

Проклятый ветер, хоть и стал слабее, гнул столб дыма, и я боялась, что впередсмотрящий не обнаружит его с катера.

— Видим дым! — передал мне Толстяк.

Корабли стали подходить все ближе. Откуда-то из-под земли ударил залп орудий.

Корабли приближались, и залпы участились.

— Следи, откуда стреляют, — торопливо приказал майор. — Я наношу на карту. От берега не ближе двухсот метров. Верно?

— Точно! — подтверждаю я.

Фашисты открыли бешеный огонь. Мы слышали свист снарядов и видели, как фонтанами поднимается вода возле наших катеров. Майор Зубр кричит:

— Передай Толстяку — пусть уходят! Все в порядке. Расположение подземных батарей я нанес на карту.

Скрываясь в шлейфе дымовой завесы, наши юркие катера исчезли в открытом море.