Восход Левиафана

Фролов Алексей

Карн вспомнил удивительно теплую ночь и череду фонарей вдоль тротуара. Она прижималась к нему и ее волосы цвета карамельного солода ложились ему на грудь, касались шеи. Он чувствовал тепло ее тела даже сквозь одежду. Они шли по дороге, вперед, бесцельно. Им было хорошо и мир, казалось, замер, остановился, как заводной механизм в часах, которые забыли подвести. Даже игривый ветер, извечный странник, которому до всего есть дело, куда-то исчез. Было удивительно, волшебно. Он хотел произнести это вслух, посмотрел в ее глаза и понял, что слов не нужно. Они думали об одном. Они думали, как один.

Она

запрокинула голову, слегка прикусила губку и улыбнулась. Они прошли мимо фонаря и он погас. Они прошли мимо следующего и за их спинами тротуар погрузился во мрак. Они засмеялись, потом он обхватил ее за талию и два силуэта закружились в танце под мелодию, которая была слышна только им. Под мелодию, что совершеннее любой музыки, что рождается в сердцах молодых, горячих и страстных. В сердцах, умеющих любить жарко и безотчетно, умеющих любить и отдавать себя этой любви без остатка, не боясь, что в итоге их ждет лишь пепелище, угли которого уже не раздуть никаким ветром.

Он еще крепче обнял ее и поднял над собой. Ее волосы ласковым водопадом обрушились на его лицо. Он упивался ее волосами, упивался ее дыханием, ее теплом. Потом нежно опустил девушку на землю и поцеловал. Поцеловал легко, будто боясь чего-то. Она ответила осторожно, но страстно. Они целовались и улыбались одновременно, и в этот момент их души в каком-то колдовском тандеме рвались к черным небесам, чтобы у самых облаков взорваться фонтаном радужных искр, навеки слившись со Вселенной. Это были чувства, о которых хотелось рассказать миру, настолько сильные чувства, что два человека просто не в состоянии запереть их в своих сердцах.

– А я, дура, тебя боялась, представляешь? Но никак не пойму - отчего, - сказала она тихим, мелодичным голосом, который ласкал нежнее бархата. Они вновь шли по тротуару, без цели, без раздумий, а фонари гасли за их спинами, один за другим.

– Может, потому что стоило? Бояться?
– предположил он и отвернулся, чтобы она не увидела его улыбку.

– Ну-ну... Хотя, знаешь, при первой встрече я так и подумала, - она вдруг стала серьезной, погрузившись в воспоминания.
– Мы общались секунд десять, а ты взял и послал меня!

– Вовсе не послал!
– захохотал он.
– Просто попросил говорить чуть помедленнее. Ты не представляешь, как у меня в то утро болела голова. Вечер был какой-то сумасшедший, я, наверное, галлон вискаря приговорил. И поспал всего пару часов.

– Ага, но со стороны это выглядело именно так - взял и послал! Слышь, - она попытался сымитировать его голос и мимику. Получилось презабавно.
– Будь добра, трещи поменьше. И к сути давай, к сути.

– Ну, я же говорю, голова раскалывалась - жуть!
– он привлек ее к себе, она ответила взаимностью и вжалась в его грудь так, что хрустнули позвонки. Только не понятно, у кого.
– Прости, если тебе это показалось грубым. Я думал, что флиртовал.

– Флиртовал он!
– она игриво хихикнула, смыкая руки вокруг его талии.
– Выглядел при этом, как сам черт. Видимо, тебе действительно было плохо. Но я то откуда знала, я думала ты такой в принципе! Адепт культа смерти, ей богу. Классический такой фэнтезийный лич, кости в носу не хватало и посоха из позвонков невинно убиенных.

Он покачал головой, искренне рассмеялся в небо.

Звезды ответили ему нестройным перемигиванием. За их спинами погас еще один фонарь. Он вновь резко остановился, притянул ее к себе и обнял, сильно, страстно, но легко и благоговейно, как обнимают новорожденных. Она замурлыкала, когда он зарылся в ее локоны лицом.

– Значит, испугалась, - проговорил он тихо.
– А теперь? Теперь боишься?

– Неа, - она подняла на него свои искристые голубые глаза и в них на мгновение показался какой-то сумасшедший огонек.
– И никогда не буду. Потому что ты добрый. По-настоящему.

Он поцеловал ее в лоб. Потом в нос. Когда дошел до губ, она поднялась на цыпочки, чтобы ему было удобнее. Он улыбнулся и легким усилием заставил ее встать нормально. Нагнулся сам и поцеловал ее.

Они развернулись и пошли в обратном направлении. Удивительно, но теперь погасшие фонари загорались вновь, как только они подходили к ним. Это поражало, но воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Ведь это была волшебная ночь. Такая ночь, в которую возможно все. Например, настоящие чувства, для которых нет преград. Настоящие чувства, столь сильные, что у них даже могут быть побочные эффекты. Какие? Хм... пусть даже внезапно гаснущие и вновь загорающиеся фонари!

Но мир не такой, каким кажется. И за минуты искреннего счастья всегда приходится платить. Неделями, месяцами, а порой даже годами боли и отчаянья.

– Ты когда уезжаешь?
– он не хотел даже думать об этом, но должен был спросить. Это была их ночь, но Карн понимал, что все слишком хорошо, чтобы продолжаться дольше... положенного.

– Через...
– она взглянула на экран мобильника.
– О, уже через семь часов! Знаешь, я так ждала этой поездки, готовилась долго, а теперь не хочу уезжать. Но нужно, и это так грустно. Целых две недели, ты представляешь? Почему ты раньше ко мне не подошел, подлец? У нас было бы больше семи часов!

– А сама почему не подошла?
– мягко парировал он. Они отлично знали, почему их страсть разгорелась лишь минувшим вечером. Потому что если бы они сделали это раньше, все было бы иначе. Не то место, не то время. И, быть может, чувства тоже были бы другими. «Предназначение?» - подумал он. «Рок?» - мысленно спросила она. И оба потерялись в догадках.

– Но это ведь всего две недели, да?
– голос, напоенный надеждой, но Карн все равно уловил в нем нотки обреченности, тяжелые, как капельки ртути, что неминуемо падают на дно реторты. Она скрывала свои предчувствия. Он знал, почему. Потому что даже самый сильный медиум не желает знать свою судьбу. И все равно узнает. И это проклятье, на самом деле - проклятье, а вовсе не дар.

– Всего две недели, - кивнул он и улыбнулся так, как, наверное, никогда никому не улыбался. Легко, искренне, вложив в эту улыбку всего себя. С ней он мог быть собой. Только с ней.
– И мы опять будем вместе. Разве нам что-то может помешать?

Она едва заметно скривилась. И дело не в банальности или пафосе, дело в том, что хотя он был искренен, они оба знали, что так не будет. И оба тут же забыли об этом, потому что стояла волшебная ночь. А волшебство нельзя разрушить. Даже самым искренним лицемерием, которое, как это часто бывает, творится во благо.