Восхождение богов

Пар Даша Игоревна

— Я никогда не стану твоим питомцем, — закипая в бессильной ярости кричит Никлос. Его унижали слова Ктуула, что как настоящая змея влезал в его голову, пытаясь стереть инакомыслие. — Я скорее умру, пытаясь остановить тебя, но никогда не превращусь в раба! — наплевав на всё, он бросился вперёд, и на что-то наткнувшись, упал вниз, с глухим стуком разбивая нос о плитку. Под его руками оказались останки Кандиры. Даже наощупь ясно — тело лишилось головы.

Стиснув зубы, король продолжил поиски, воссоздавая карту комнаты. Он игнорировал жуткий смех Ктуула, которого

забавляли потуги Ника.

— Беспомощен. Да, твоя наивность свойственна исключительно молодости. Карг не был таким. Он был законченным шедевром. К сожалению, его система ценностей была выстроена вокруг иного. Ему была нужна пара. Он хотел целостности, ведь в нём была подавлена женская половина. Трагический излом, который необходимо было искоренить. И появился ты.

Никлоса схватили за загривок и одной рукой вздёрнули в воздух, бросая вперёд на диван. Он замолотил руками по воздуху, тщетно пытаясь ухватиться за вечного, но тот с лёгкостью перехватил его руки, пригвождая к бокам.

— Это прелюдия? Ты более широких взглядов, нежели чем Карг? — почти игриво спрашивает Ктуул и Никлос замирает, тяжело дыша.

Этого он не ожидал и застыл как мышь перед удавом. Напряжённость возросла до предела, вечный тянется вперёд, замирая в миллиметрах от губ слепого короля.

— Кажется, было бы проще предвидеть такой поворот, неправда ли? Всего лишь желание. Обычная уловка чувств, — шепчет Ктуул, отпуская Ника, который настолько потрясён происходящем, что более не пытается вырваться.

Вечный тянется к жутким шрамам на лице Никлоса, проводит подушечками пальцев по свежим потёкам крови, вызывая болезненный стон в сломанном носу. Такая вспышка боли почти ослепляет короля и его берёт холодный пот.

— Я мог бы сделать это с тобой. Игра получилась бы весьма интересной. Мужчины через секс ломаются легче, чем женщины, так как не могут воспринять себя объектом желания другого мужчины. Это слишком сложно для психики. Необратимо, — Ктуул видит реакцию короля, наслаждаясь ею, видит неконтролируемую дрожь, видит страх в глазах, шарящих в темноте. Слепота короля доставляет ему особое удовольствие, и он продолжает вырисовывать кружево порока, пытаясь вызвать в Нике необходимый надлом.

— После такого можно что угодно заложить в фундамент преданности раба. Из тебя вышел бы отличный питомец. Полностью покорный. Немного сладостей и любви, тонкости и деликатности, чтобы до костей проняло. И абсолютная преданность готова, — продолжал издеваться Ктуул, касаясь рубашки короля и забираясь за воротник, ловя пульс на голубой жилки у основания шеи.

Завораживающее трепыхание, как у птички-колибри. Вечный облизнул губы и от удовольствия даже белки его глаз покрылись золотой поволокой.

— Тогда чего ты ждёшь? К чему тянешь резину? Давай, сделай это! — и Никлос сам тянется вперёд, как зрячий хватаясь за Ктуула, притягивая к себе. — Думаешь, что сможешь легко сломать избранную игрушку? Думаешь, что эта забава мне не по зубам? Вызов маскулинности? Очнись, я не маленький мальчик, выбравшийся из-под материнского подола. Если тебя интересуют

такие игры, не думаю, что ты сможешь чем-то меня удивить.

Ник с жестокой жадностью касается губ Ктуула, и тьма вокруг растворяется в ослепительном свете.

Глава 7. Желание Туулы

Никлос

Нет больше потайной комнаты. Ктуул переместил их в гостиную королевских покоев. От открытых окон тянет холодом и солнце бьёт прямо в глаза, вновь слепя после продолжительной темноты. Проморгавшись, Ник видит Ктуула, задумчиво смотрящего на него с противоположного конца комнаты. Он догадался, что эта игра должна была изрядно помотать его нервы и про себя усмехнулся. Кажется, начинает получаться понимать природу характера и души Ктуула. А зная тайные страсти, можно планировать свою партию.

— Что теперь?

Ктуул невозмутимо поправляет рубашку, одёргивает манжеты и застёгивает до конца пуговицы жакета. Он стоит на пути солнца, и оно, заблудившись в фиолетовом шёлке волос, вспыхивает подобно радуге, разбредаясь нимбом вокруг головы старого бога. Даже без проявления силы чувствуется мощь, сокрытая в худощавом теле. Древняя сущность приковывала взгляд, притягивая как магнит, изгоняя из разума мысли, подавляя и принуждая склониться, забыв обо всём на свете.

Даже мимолётное движение вызывало трепет, пробуждало тёмные желания, угодные божеству. Кем бы не являлся Ктуул на самом деле, в этом мире он был богом. Демиургом, способным разрушать и создавать континенты, миловать и карать смертных. В золоте его глаз нельзя прочитать эмоции, только тени истинных чувств. А повелительный наклон головы приказывал королю подчиниться перед могуществом бессмертного.

— Я дам время подумать. Ты ещё не готов, — сухо ответил Ктуул.

Плавный жест руки и обстановка вновь изменилась — они оказались в тюремной камере, куда когда-то Никлос опрометчиво заточил вечного. Как же глупо было считать, что эти стены способны удержать такого, как Ктуул!

— Не спорю, потребуется нечто большее, чем просто приятные беседы, чтобы достичь понимания. Однако, ты должен знать, что понятие доброй воли в данном контексте воспринимается весьма условно. Я мог бы укутать наши отношения в драгоценные вуали теней, подобно той, что сейчас мы проиграли, но предпочитаю друга, глядящего на мир открытыми глазами. Любую фальшь время сотрёт в порошок, оставив истину. Ею мы и займёмся. И… тебе бы не захотелось узнать альтернативу.

Никлос, оказавшийся на постели, приподнялся на локтях. Голова закружилась от очередной смены картинки и после калейдоскопа красок, эта тусклость особо бросалась в глаза, а камера хоть и была просторной, ощущалась коморкой, без окон и свежего воздуха. Король ощущал себя в ловушке, зная, что Ктуул упивается его беспомощностью, подозревая, что планируется игра с двойным, а то и тройным дном. Подлинный мастер взлома человеческих душ его так просто не отпустит.

— Ты обещал оставить меня и Селесту, если получишь вещь Клэрии. Убив Кандиру Мойер, ты упустил шанс выбить из неё местонахождение единственной оставшейся вещи святой.