Восковые фигуры
Шрифт:
— Чего это ты сегодня такая радостно-возбужденная? Губную помаду в лотерею выиграла?
— Мишук, а знаешь, кто у нас был? Угадай! Ни за что не угадаешь! — Валентина страстно его обняла и поцеловала в губы чувственным поцелуем: соскучилась. Залезла носиком в ухо, щекотала дыханьем — знакомая прелюдия! — Мишук, а давай сначала… Я картошку на медленный огонь поставила…
— А если не успеет поджариться? — Он вяло пошутил, отодвигаясь. Вот же умеет выбрать момент! Только этого ему и не хватало.
Валентина надула было губы, но не очень, похоже, огорчилась.
— Ладно, иди мой руки, будем ужинать. Сейчас такое узнаешь!.. — Он нехотя поплелся в ванную. Заметил, что следы катастрофы в основном ликвидированы. —
— И где же она, ушла? — Бросил полотенце куда попало, спросил без интереса, ни во что не вникая. Сел за стол. И вдруг вскочил. Замер, прислушиваясь. — Там кто-то в дверь стучит?
— Да нет, соседи. Как всегда гвозди заколачивают. Ушла и больше не придет! — Валентина мстительно поджала губы. — Никогда! — Но тут же снова оживилась. — А ты лучше спроси, что у нас сегодня на работе было! Полный обвал! Приходит какой-то крючконосый на прием, борода веником, рыжая, глазищи — прямо до печенок достает! Кубышкин, старший следователь, ну тот мерзкий тип, что ко мне все время пристает, вызвал на допрос обвиняемого по делу о диверсии, он уже во всем признался, Семечкин какой-то там… Где он, думаешь, замаскировался? На автобазе. Да, говорит, имел секретное задание посеять панику в городе накануне юбилейной даты, особое химическое вещество распылял. Человек вдыхает и превращается в малюточку, вот такую, — Валентина показала палец. — Мишук, помнишь, ты рассказывал? Откуда же ты все узнал? Ну точно!
— Это был Герт! — пробормотал Пискунов в волнении. — Ну, конечно, он! Вместо того чтобы скрываться, сам лезет зачем-то в западню! Ведь его схватят. Почему?..
— Я у Евлампия Кузьмича была, — продолжала Валентина, — а ферт этот, видно, за дверью стоял и слышал, о чем говорили. И прямо к прокурору без стука. Все ложь, говорит, от начала и до конца. Оклеветали человека случайного, и что он не допустит, чтобы его величайшее изобретение извратили и опошлили. Представляешь? Все в шоке. Никто ничего не понимает, думают, псих какой-то. А этот Семечкин смотрит, смотрит, да как закричит: товарищ Пеструшкин! Спаситель мой! Я невиновен, невиновен! И бух перед ним на колени. Они, оказывается, знакомы. Старший следователь визжит: арестовать! А прокурор Евлампий Кузьмич, лапочка такая, спокойненько так к незнакомцу обращается: если, говорит, вы признаетесь в совершенном преступлении, то объясните, в чем дело и представьте доказательства, а иначе ваше заявление голословно. Тот отвечает: хорошо. Моя идея в том состоит, чтобы отторгнуть от общества людей порочных, носителей зла, я, говорит, называю их минигопсами. И что в рамках данного времени он проводит крупномасштабный социальный эксперимент. Тут он обводит всех пронзительным таким взглядом и показывает на Кубыш-кина: вот он, кандидат в минигопсы, единственный среди присутствующих. И предлагает это проверить. Представляешь, сцена! Тот побледнел, а отказаться вроде неудобно, тем более что никаких химических веществ при посетителе нет. Евлампий Кузьмич смеется: уж если проверять, так всех подряд. Мишук, что тут было, не поверишь: берет каждого по очереди за нос и что-то бормочет смешное: я специально запомнила на всякий случай. И кончик носа туда-сюда круть-верть…
— Чем же все кончилось? Получилось? — Пискунов слабо улыбнулся.
— А как он и предсказал. Картина: мы чуть не умерли. Кубышкин весь изогнулся, глаза растопырил, уменьшается, уменьшается, бегает по столу голенький, чернила разлил, весь перемазался. Сердце остановилось, когда он и меня тоже… А другие ничего. Ну потом вызвали милицию, специальный наряд прибыл. Его спрашивают, а может он, чтобы обратно? Говорит, могу,
— Это был Герт, пришелец! — повторил Пискунов, думая вслух. — Кажется, я догадываюсь…
Валентина рассказывала взахлеб:
— Слушай, что самое интересное! Прихожу домой, и тут заявляется эта родственница твоя. Думаешь, вазу принесла? Как бы не так! Пообщаться ей, видите ли, с тобой надо, секреты какие-то. Вот и попробовала. Все точно сделала. И представляешь, получилось!
— Ты ее… тоже превратила? — ахнул Пискунов. — Тетю Муру?
— Как миленькую! Сразу понятно, что за штучка. Аферистка чертова! А то пришла: шкаф выбросим, кровать выбросим, физзарядку ей негде делать. Да еще вазу мою любимую увела. Начала опять что-то плести, будто с твоей матерью они вроде как подруги, вместе в тюрьме сидели, в одной камере. Только мать твоя была политическая, говорит, а она по уголовной статье, за мошенничество. А перед тем как их увели, ну понятно куда, она все и рассказала про тебя и попросила, чтобы разыскала…
— Ну а дальше? — выдавил Пискунов глухо, у него дыханье перехватило. — Что дальше?
— А что дальше? Поцапались. Сказала, что ты знать ее не знаешь.
— Да как ты посмела! — Пискунов вскочил в ярости, схватил за плечи и потряс. — Что ты наделала! Хоть понимаешь, отдаешь себе отчет?
— Ну вот, опять нехорошо! На тебя не угодишь. Сам же выгонял. — Валентина обиделась. — Что я наделала?
— Боже, Боже! — Он схватился за голову. — Где же теперь искать? — Обессиленно опустился на стул. — Где теперь? Единственная надежда… Всю жизнь пытался хоть что-то узнать…
Он умолк, гнев его вспыхнул и погас. Отвлекся было за разговором, отошел, и снова ужас от всего случившегося навалился тяжелой громадой. Сидел, вяло ковырялся в картошке.
— Где-где! Пищала тут, бегала нагишом. Юркнула в какую-нибудь щелку, дверь приоткрыта была… — Видя, что он приуныл, Валентина тоже расстроилась, хоть и выдерживала фасон. — Мишук, да ладно, не переживай! Столько лет прошло. Их ведь все равно не вернешь, твоих родителей. А что она могла еще сказать?
Он смотрел на нее отрешенно, не видя, как на вещь. Выдавил через силу:
— Валентина, я на тебе не женюсь. Ни теперь, ни потом. Никогда!
— А я и сама знала! — Передернула плечиком. — Потому что ты известный врун! Только и делаешь, что обещаешь.
— Да не в том дело, Валька. Со мной все кончено. — Голос был вялый, бесцветный. — Меня расстреляют. Я тоже превратил… Первого секретаря обкома… по ошибке. Не хотел, так получилось. — И он коротко сообщил, как все произошло.
До нее не сразу дошло. Начала было хохотать, когда узнала, как Илья Спиридонович плавал в ванне саженками и как Индюков огромной своей лапой, как сетью, выловил его, словно головастика из пруда. Но через мгновенье вдруг все поняла, смех соскочил с лица. Побежала закрывать двери на щеколду. Не успели еще ни о чем поговорить, что делать дальше, где прятаться, как требовательно зазвенел звонок, одновременно послышались мощные удары в дверь; теперь действительно стучали, и было уже понятно — кто.
Пискунов, бледный, бросился к окну, выходящему во двор, приоткрыл — с этой стороны пока никого. Несколько шагов по чуть выступающему карнизу, как лунатик, скользнул вниз по водосточной трубе. Увидел мельком из-за угла — на въезде стоит машина, «черный ворон». Рядом люди в милицейской форме. За ним!
Нервная дрожь потрясала все тело, пока набирал номер в телефонной будке. Не сам ли намеревался не далее как сегодня уйти из жизни по собственной воле? И вот снова смертельный страх сковал, как цепями… Время позднее, наверно, никого нет. Трубка отвечала длинными равнодушными гудками. Куда же теперь? Все-таки еще раз набрал номер, просто так, без всякой надежды. И вдруг, словно совсем рядом, знакомый голос с хрипотцой.