Восковые фигуры
Шрифт:
— Ну так как, беретесь или нет?
— Вы хотите от меня… этой жертвы? — растерянно залепетал Михаил. — Чтобы потом… Это и есть услуга за услугу? Так и чувствовал, что кончится чем-нибудь таким…
— Ну я же вам говорил, Михаил Андреевич, мы ничего не требуем, мы просим, и нам идут навстречу. Мои личные пожелания вы знаете, готов посодействовать по первому зову. Полный объем криминальной информации. Сверхсекретный материал. Сможете воспользоваться. И замечу в скобках: разговор этот у нас предварительный.
Продолжим потом.
Оба умолкли. Наступила тяжелая пауза. Пискунов глухо спросил:
— Когда он придет? Этот…
— А, насчет компаньона? Надеюсь, не заставит себя долго ждать. Итак, следующий ход за вами, как сказал бы Афанасий Петрович. Уверен, он уже давно жаждет сразиться на поле шахматной брани. Время еще есть и предостаточно. Желаю успеха!
Алексей Гаврилович,
Михаил остался один. Взял пистолет и долго тупо на него смотрел. Затем осторожно проделал все те действия, что показал знакомый. В эту ночь он почти не сомкнул глаз — ждал, прислушиваясь к каждому скрипу, шороху. И лишь под утро, как это бывало и дома, провалился в вязкую трясину кошмара. Вскочил, дико озираясь. И долго сидел в темноте, пока не потухли звезды и свет зари не скользнул в окно камеры.
На этот раз никто не пришел.
Цепная реакция (продолжение)
В тюрьме всегда и все известно. Казалось бы, полная изоляция, ан нет. Особый интерес вызывают знаменательные события, которые рассматриваются с единственной точки зрения — быть амнистии или не быть. На этот раз все тюремное население активно обсуждало две взаимосвязанные проблемы. С одной стороны, близилась юбилейная дата, и народ легковерный утверждал, что этот факт, хоть и незначительный в масштабах страны, может все же послужить основанием для амнистии, хотя бы частичной. С другой стороны, все чаще поговаривали о разразившейся в городе катастрофе, что бросало мрачную тень на приближающийся праздник, и тогда, конечно, ничего хорошего не жди.
Информация эта имела под собой серьезные основания. Дело в том, что таинственная эпидемия, которую удалось сначала приостановить, так что об этом стали уже забывать, вспыхнула с новой силой. Все дороги были перекрыты, аэропорт находился под усиленной охраной, началась поголовная проверка документов. Время шло, а поиски были тщетны. Очаги эпидемии вспыхивали то здесь то там, число тех, кто стал жертвой, росло с каждым днем. Теперь город жил, скованный тревогой и страхом. Пресса в растерянности молчала, да и запрещено было строжайше касаться этой темы. Слухи, как снежный ком, обрастали все новыми домыслами и подробностями.
Впрочем, и здесь не обошлось без курьезов.
В связи с тем, что лица высокопоставленные, так сказать, руководящая элита, тоже застрахованы не были, город в один прекрасный день оказался как бы обезглавленным. Людей охватила паника, надвигался хаос. Между тем руководящие минигопсы, в силу физических превращений лишившиеся своих кресел и тепленьких мест, искали выход и быстро нашли. Вскоре для каждого ответственного должностного лица был прикомандирован носитель. Во время совещаний и других мероприятий, когда надо было выступить с речью, носитель вынимал руководителя из верхнего кармана пиджака, и тот мог выступать как бы с трибуны. Тем же способом осуществлялась и кабинетная работа, переговоры с подчиненными и так далее. Но тут возникли трудности психологического порядка: даже лица самого высокого ранга не воспринимались всерьез, из чего следует, что важны не только деловые качества, а ничуть не меньше и внешние данные. Представьте себе такую руководящую крошку — что-то она такое пищит и чем умнее говорит, тем смешнее получается. Мысли-то вроде ценные, все по делу, а аудитория прямо-таки корчится: хохотать в голос неудобно, а удержаться нельзя. В связи с этим было срочно сконструировано специальное акустическое устройство. С его помощью писклявый голосок ми-нигопса приобретал вполне нормальные звуковые характеристики и по тембру, и по высоте. Установка получилась довольно громоздкая. Была утверждена еще одна должность — носитель усилителя. Однако народ продолжал веселиться: этакая малютка, а грохочет басом. Тогда в срочном порядке пришлось решить проблему увеличения руководящего минигопса, хотя бы верхней его части, что и было сделано благодаря хитроумной системе линз. Руководитель залезал в маленький отсек и смотрел в окошечко, а на выходе, с другой стороны, он был виден, как на экране телевизора. Соответственно была утверждена еще одна должность — носитель увеличителя. Получился своеобразный триумвират, состоящий из людей, прошедших тщательную проверку. Носители были ребята бравые, физически крепкие, а поскольку они, естественно, были вхожи в семьи своих начальников, то сама жизнь подсказала
И в этот драматический момент все газеты сообщили наконец радостную весть: виновники трагических происшествий задержаны, и жизнь в городе вскоре войдет в привычное русло.
Потерпевших, однако, продолжали держать в изоляции. Их количество не уменьшалось, а с каждым днем росло.
Приглашение на казнь
Обещанный человек пришел, когда Пискунов уже и ждать перестал, вконец измученный, и подумывал, не очередная ли это зловещая шутка Алексея Гавриловича. Было еще не слишком поздно, но свет уже выключили, и невидимая, но яркая луна отпечатала на полу решетку, зыбкий неверный свет заливал камеру. Когда щелкнул засов и открылась дверь, Пискунова будто кипятком всего обдало, сердце остановилось на миг и переместилось под самое горло, так что дыханье перехватило. Он!
Человек постоял, осматриваясь, и, нащупав глазами топчан, швырнул туда какой-то сверток или вещевой мешок, но жидкий, почти пустой. Потом, кряхтя, сел, что-то бормотал про себя и долго натужно кашлял. Пискунов затаился, каждая мышца была напряжена до предела, рука ощупала лежащий под подушкой пистолет. К этому времени Пискунов, еще не имея никаких планов, что и как делать, досконально изучил устройство смертоносной игрушки; сейчас пистолет был поставлен на предохранитель.
Когда глаз присмотрелся, можно было разглядеть вошедшего при тусклом свете наружных фонарей. Хилый какой-то, усохший весь и, похоже, в возрасте. Одет в распахнутую фуфайку, под которой была только нижняя рубашка; он залез под нее рукой и скреб себя всей пятерней, чесался. Зная себя, Пискунов боялся, что ожесточение и ненависть, которые он в себе все это время разжигал, уступят место жалости; сейчас, однако, он не испытывал ничего, кроме омерзения и брезгливости. Отталкивающей была физиономия, типичная физиономия рецидивиста; люди этого сорта со временем приобретают какое-то особое, специфическое выражение, даже не подберешь, как и определить, — ничего человеческого в лице, одна патологическая жестокость и тупость умственного ублюдка. «Специально таких и подбирают, — подумал Пискунов. — И этот скот… эта мерзкая тварь… Моих родителей…»
Сосед по камере встал и подошел к окну. Весь заросший щетиной, жидкая бороденка, спутанные волосы на голове комом торчат. Постояв немного, он снова сел и не сказал, а прохрипел:
— Эй, закурить найдется? Да ты не вкручивай мне мозги, что спишь, вижу, что не спишь. Опух весь без курева, десять суток в карцере…
— Я не курю! — выдавил Пискунов сквозь зубы, боясь, что не справится с голосом. «Дождаться, пока заснет, дождаться… — твердил сам себе. — Ас какой стати, я — ему… еще что-то… Спокойно! Не разговаривать!»
— Гони сигарету, сволочь! — вдруг заорал сосед истерично. — Я тебе сейчас шмон устрою, фраер паршивый. Зажимаешь, падла! Дай хоть махры. Иди к надзирателю попроси! Иди, сука, задушу! Ну! Душу выну!
«Психопат какой-то, — подумал Пискунов, и внезапная спокойная уверенность им овладела. — Шлепнуть эту гниду! Сто грехов снимется».
Он встал и постучал в дверь. Обычно достучаться было нелегко, а тут дверь сразу же открылась. Пискунов сказал, что его новый сосед просит закурить, угрожает, а он не курит, и если можно… К его удивлению, надзиратель тотчас вынул пачку и вытащил оттуда несколько штук. Крикнул в глубину: