Восковые фигуры
Шрифт:
— Миша, а я думаю, знаете, чего вам не хватает сейчас? Да не только вам, а всем в таком положении. Женщины! Близкого существа. Нежного, любящего. Чтобы успокоила, прижала к груди. Чтобы взяла на свои хрупкие плечи хотя бы малую толику выпавших на долю узника душевных тягот. Но — строго запрещено! — И вдруг встрепенулся радостно, осененный: — А мы вот что сделаем… Эврика! В следующий раз, когда я приду к вам, я специально переоденусь в женское, сделаю пышные груди из ваты. Чтобы хоть в эти минуты не чувствовали себя одиноким и могли пообщаться с особой противоположного пола в моем лице. Но все желания, страсти — только мысленно! — предупредил строго. — И чтобы никаких там вольностей! Щупать и прочее. Ни-ни!
Пискунов до
— Перестаньте паясничать, вы! Черт возьми, я знаю, да, погиб! Хочу только одного… Имею я право знать — когда? — Он задохнулся.
— Когда-когда, — подхватил Алексей Гаврилович ворчливо. — Экое ведь нетерпенье. Ну чисто ребенок. Все хотят знать — когда, как будто это имеет значение. Есть еще время. Наговоримся. Так я вам прямо все и выложил, а потом будете рыдать в подушку. Ну прямо дети! Вот подай им игрушку, да и все тут!
Пискунов сник, ни на что не оставалось сил. Заговорил, умоляюще прижимая к груди руки:
— Если я арестован… Прошу принять во внимание… Когда будет суд, чтобы знали… Я уже объяснял Афанасию Петровичу. У меня не было злого умысла! Ужасная случайность… Илья Спиридонович, он сам…
— Превращение застигло его в ванной? — уточнил знакомый.
— Да. Он плавал и довольно хорошо себя чувствовал… ну, насколько это возможно… Его выловил потом… все забываю фамилию… товарищ Индюков имени Зощенко, председатель райисполкома.
— Бывший председатель, — сказал Алексей Гаврилович с нажимом.
— Его что, сняли? — ахнул Пискунов. Не слыша ответа, он пустился в ненужные подробности, как его били писатели, выслуживались, как удалось бежать и как потом…
Алексей Гаврилович, слушая, расхаживал по камере и что-то деловито прикидывал, бормоча, а сам кивал головой, то ли подтверждая сообщаемые сведения, то ли обещая посодействовать в случае чего. Остановился вдруг, утомленно замахал руками.
— Стоп, стоп, стоп! Не будем больше о грустном, давайте о веселом. Утро-то какое! Забудем на время обо всем и восхитимся вместе! Ах, природа! Ее особенно ценишь здесь. А какой аромат с полей! — Взялся за прутья решетки, блаженно откинув голову, со свистом вдыхал воздух ноздрями. Продолжал с чувством: — Невольно представляешь себе, как вьется над цветком трудолюбивая пчела, как ползет по травинке букашка… — Умилился. Застыл в мысленном созерцании нарисованной картины. — Вы думали когда-нибудь, Миша, — проговорил проникновенно, — почему столь разнообразен мир? Зачем? Вопрос философский, а ответ, однако, простой: одни служат пищей для других. Вы хотите быть пищей для других? Нет, не хотите. И другие не хотят. Вот почему вся-то наша жизнь есть борьба! — Закончив на этой высокой ноте, присел рядом на койку, обнял сочувственно. — А насчет того, что трагическая случайность, как вы говорите… Ах, Михаил Андреевич! Какой суд? Да кто бы стал в это вникать? Имеет значение сам факт и больше ничего. Вы превратили высокое уважаемое лицо, как это… в мини-гопса. Было? Было!
— Не хотел, не хотел! — выкрикнул Пискунов, заламывая руки сквозь рыдания. — Еще спинку ему тер мочалкой, он шутил… — И подумалось: а ведь не сам ли еще недавно упивался соблазнительными сценками ухода Ильи Спиридоновича в мир иной, смаковал в мечтах! Сложен человек!
— Никто и не говорит, что хотели. Вас в этом не обвиняют, — заметил знакомый довольно хладнокровно.
— Как я неосторожно! — терзался раскаянием Пискунов. — Манкировал… Как же он теперь сможет… при таких размерах… — Только сейчас открылась ему вся глубина пропасти, куда он своей собственной рукой… столкнул…
— Как, как! — перебил Алексей Гаврилович. — Да никак. Не будет он больше руководить. А, да вы ведь еще не знаете ничего! — Знакомый прошелся туда-сюда и остановился, широко расставив ноги. — Ночью после того было экстренное совещание в обкоме. В связи со сложившимися обстоятельствами. Так вот, должен вам сообщить:
— Но не убивал же я, не убивал! — Пискунов был оглушен страшным известием. — Первый раз слышу…
— Первый или не первый, это ничего не меняет. От кого-то должны были услышать. Косвенно способствовали, — пояснил Алексей Гаврилович. — Да не надо так напрягаться, расслабьтесь. И считайте, что вам еще крупно повезло!
— То есть вы хотите сказать… — Сердце замерло в нестерпимой надежде неизвестно на что.
— Повезло — как понять?
Знакомый раскрыл было рот, видимо, с намерением внести ясность, но тут планы его резко переменились. Последующие несколько минут с деловитой сосредоточенностью, пристроившись у окна, он подкрашивал губы, округлив ротик в виде буквы «о», накладывал на себя разные кремы, в то время как Пискунов терзался неизвестностью. Но вот щелкнула пудреница, как бы ставя последнюю точку в этом ритуальном действе.
— Вот и все! — сказал Алексей Гаврилович. Тут он потянулся и стал весь изгибаться, принимая немыслимые для человека позы, и опять адским зеленым пламенем сверкнул на пальце таинственный кристалл, ослепил и все спутал в мыслях. Да человек ли он? Не перевертыш ли какой-нибудь? А тот попрыгал на носочках, потряс руками расслабленно, согнув поясницу, и сказал, сладко зевнув:
— Нравится мне тут у вас! Отдыхаешь душой. А что в общих камерах делается! Не могу зайти, в обморок падаю, хоть и обязан иногда по долгу службы. Вонь! Две параши в четыре обхвата, да к ним еще и очередь. И ведь живут люди! Годами. К чему только не приспособится человеческий организм! А у вас тут блаженство. А вид на озеро! Встаньте на табуреточку!
— Зачем вы меня мучаете! — вскричал Пискунов. — Хотели что-то сказать… Так говорите же, ради Бога, не тяните!
— А вам, я вижу, не очень-то нравится! — Пылкую реплику как бы не заметил. — Физиономия недовольная. Обижаете! А потому что поверхностно судите, без должного понимания. А воздух? Мы его не замечаем, когда он есть, а вот когда его нет… А небо сквозь решетку? Да, сквозь решетку, но — небо! А не козырек деревянный, как у смерт-чиков. А то, что вы пока здесь один, не считая клопов! Хе-хе! Впрочем, пардон, пардон, я ведь вам действительно главного-то не сказал, — встревожился Алексей Гаврилович. — От чего, можно сказать, ваша жизнь зависит. Что там было на этом заседании и чем кончилось. Да, вот такая история. В ней еще надо разобраться. Таинственное происшествие, одним словом. — Знакомый озадаченно почесал кончик носа. — Но по порядку. Члены актива собрались, обстановочка нервозная. Подняли всех среди ночи по тревоге, а самого-то нет. Отсутствует Илья Спиридонович. Народ волнуется, слухи поползли. И вдруг — никто глазам не верит — вносят стульчик детский, совсем игрушечный. Видят, там он, там, но — какой!
— Так все-таки жив он? — вскинулся Пискунов, обрадованный.
Алексей Гаврилович скосил неодобрительно око.
— Вы следите за моей мыслью? Выступает секретарь по пропаганде, проясняет ситуацию: враг не дремлет. Совершена диверсия, подброшен особый микроб с целью обезглавить областное руководство накануне юбилейной даты. Но явление это временное, чтобы не впадали в панику, ученые уже приняли соответствующие контрмеры. И тут выступает сам. Голосочек тоненький, писклявый, тем, что сзади сидят, не слышно. Вот тогда и началось! Все ринулись к столу поближе — посмотреть, навалились, опрокинули, смахнули…