Воскресение и Жизнь
Шрифт:
Настоятель приблизился ко мне, торжественный, с серьёзным выражением лица, с седыми волосами до плеч, в чёрном мрачном одеянии, с рубиново-бриллиантовым крестом на золотой цепи на груди. Он был скорее философом, чем священнослужителем, учёным, поскольку являлся врачом-психоаналитиком, наблюдавшим и стремившимся подражать всем примерам основателя учреждения, чтобы считаться достойным руководить им. Он сел рядом со мной и спросил приветливым голосом:
— Что думаешь, брат, об этом доме? — ведь, переступив этот порог, здесь больше не сохранялись звания и чины. Мы все были детьми Божьими, братьями друг другу, только братьями и ничем более, будь то князья, мужики, солдаты или попы.
Любимый пёс, поднявшийся вслед за Настоятелем, положил свою красивую голову мне на колени и смотрел на меня влюблёнными глазами, ожидая ласки. Я рассеянно погладил его и ответил, растроганный, на вопрос главы общины:
—
Он ничего не ответил, и прошло несколько минут, в течение которых он молча предложил мне чашку чая, а я, глядя в голубой воздух, вспоминал вероломную жену, которую так любил и из-за которой так страдал. Но вдруг он снова возвысил голос:
— Почему ты пришёл к нам? Что тебя тревожит? Я вижу, ты молод, здоров, занимаешь хорошее общественное положение. Что случилось?
Вопрос испугал меня. В моём существе всегда жила — это правда — какая-то тайная, неопределённая тоска, неизлечимая тревога, неудовлетворённость, которую я никогда не мог исправить, и которую сентиментальная катастрофа лишь усугубила. Если бы я внимательно себя изучил, я сам не смог бы объяснить причину этого болезненного состояния, которое следовало за мной с детства через отрочество к зрелости, состояния, теперь достигшего пика из-за предательства любимого человека. В действительности, у меня была семья, которая обожала меня в детстве и уважала в юности. Я блестяще окончил университет. Достиг звания капитана ещё молодым. Был богат, никогда не знал трудностей или лишений. Жил за границей, наслаждаясь удовольствием очаровательных развлечений и более обширными исследованиями, которые утоляли мою жажду утончённого образования. Только разочарование от неверности моей жены давало поводы для жалоб к самому себе, настраивая меня против жизни и радостей, свойственных человеческой природе. Однако я никогда не чувствовал себя счастливым! Беспокойство, тревога и особый страх перед будущим всегда следовали за мной по пятам, омрачая мою храбрость жить. На неожиданный вопрос Настоятеля я, следовательно, открыл душу в признаниях, рассказал подробности своей жизни, включая сладкий и несчастный любовный роман, и заключил:
— Достопочтенный отец! Сегодня я считаю себя самым несчастным из людей! Мир и общество мне опостылели! Моя душа стремится к идеальному положению, природу которого я не могу постичь! Мне не хватает чего-то особенного, отсутствие чего мучает меня и мешает эффективной деятельности в любой сфере! Рядом с вами я ищу облегчения для тревог сердца и просветления для духа, которому необходимо подготовиться к новому этапу существования!
Пока я говорил, Настоятель едва заметно улыбался, словно сомневаясь в правдивости моих бед или же глубоко понимая их. По крайней мере, такое впечатление произвела на меня его ироничная и не слишком обнадёживающая улыбка, с которой он выслушивал мои откровения. После чего он достал из кармана сутаны подзорную трубу, неспешно собрал её, положил на столик и воскликнул, как только я закончил свою длинную речь:
— Никогда не думал, брат мой, что тебе не хватает единения с божественной любовью?
— Да, эта мысль часто приходит мне в голову. Я очень хотел бы стать пылким верующим в небесные дела… но рационально убеждённым. Хотел бы приблизиться к Богу, чувствовать его, служить ему. Но как?! Как найти Бога в легкомысленном и эгоистичном обществе Санкт-Петербурга, Москвы, Парижа, Лондона, Берлина, Вены или в произвольных выставках Рима? Как найти его и соединиться с Ним, если религии также ничего определённого об этом не знают и, не зная, ничего убедительного не объясняют, а на самые серьёзные вопросы, волнующие человечество, отвечают, что предмет недоступен человеческому пониманию, это тайна Творения, Законы Непознаваемого, перед которыми мы должны пассивно склониться, не смея пытаться их разгадать?… Как найти Бога в невежестве, в положении и страданиях мужиков? Как найти его перед лицом слепого или прокажённого, кретина или калеки, который ползёт, когда там я вижу роскошь Императора или изящный силуэт девы? Как найти его в неполноценности вырождающегося, когда я восхищаюсь превосходством святого и гения? Как принять его в жестокости казарм, в безжалостности врага, в дикости полей сражений, в лицемерии и эгоизме салонов, в безнравственности социальных слоёв, побеждённых страстями?
Теперь я пришёл искать его здесь. Это последняя надежда, что у меня осталась. Возможно, это уединение и святость жизни, которой здесь наслаждаются, смогут указать мне то, в чём я нуждаюсь: свет для понимания вещей и событий, утешение для сердца, израненного отчаянием, мужество для
— Правда в том, мой дорогой, что ты искал Творца там, где, как ты сам знаешь, не сможешь его найти! — возразил монах. — Я не хочу отвлекаться с тобой на эту тему, потому что это было бы бесполезной речью. Возможно, если бы ты искал его внутри себя, в тайниках своего сердца, в критерии своего разума, ты бы уже нашёл его! Бог, однако, находится везде, где может проявиться его величие, и никогда — в предрассудках, которые человек изобретает, чтобы сделать несчастным себя и ближнего. Его Законы ясны и просты. Однако нужно, чтобы мы умели искать его с вниманием и уважением, чтобы суметь найти! Такое приобретение — убеждённость, уважение к идее Бога — будет делом нашего личного усилия, добродетелью священного труда. Никто не сделает это за нас. Это милость, которую мы не получим от других. В лучшем случае, кто-то сможет указать нам путь, которому следовать, чтобы найти его в событиях нашей собственной жизни, и так мы просветимся в его свете… то есть познаем критерий его истинных Законов. И это то, что я сделаю с тобой в этот момент, желая служить тем, кто ищет защиты под верным покровительством Девы матери Иисуса.
Он величественно поднялся, приглашая меня следовать за ним. Подошёл к балкону башни и, протягивая мне подзорную трубу, которую держал в руках, указал затем на горизонт в северо-западном направлении и продолжил:
— Направь эту трубу туда, на северо-запад… и ответь… Что ты различаешь?
Я повиновался, полный любопытства, не предвидя замысла моего доброго наставника и хозяина. Но я видел лишь возделанные поля, овраги, покрытые свежей травой, создающей волнистый рельеф местности, тающий снег, ручьи, сверкающие на солнце словно серебряные ленты, сосновые леса и рощи, сменяющие друг друга то тут, то там, а вдали — горный хребет с его снегами и ледниками, мрачный и загадочный.
— Я вижу пасторальную и уединённую панораму. И действительно, дорогой брат, здесь наши мысли невольно обращаются к созерцанию Бога в действии природы… — ответил я уклончиво и неохотно, не понимая, что хотел, чтобы я обнаружил тот, кто отныне должен был направлять меня.
— Поверни подзорную трубу ещё немного, всё время на северо-запад. Что видишь?
Я всмотрелся внимательнее, и вдруг сильное волнение заставило меня внутренне содрогнуться:
— Ах, да… — воскликнул я. — Знаменитый особняк! Особняк прекрасной Ольги! Всё такой же… со времён Екатерины II!
Я быстро отвёл прибор от точки фокуса, чтобы удивлённо взглянуть на старого монаха, который улыбался. Он спросил низким, почти мрачным голосом:
— Знаешь, кто жил там много лет назад?
— О да! Князь Вяземский! Сергей Соколов… основатель этого Ордена… этого Учреждения… Сколько воспоминаний пробуждает во мне один этот вид! Помню, что мои деды владели землями здесь, которые граничили с землями того особняка. В моём детстве, ведь я родился в этих краях, когда мы выезжали на прогулку, мы проезжали мимо его ворот, выходящих на дорогу. Я часто просил бабушку, с которой чаще всего гулял, остановить тройку перед главными воротами; мне казалось, что если я задержусь на некоторое время, разглядывая аллеи парка, то в конце концов увижу там прекрасную Ольгу, поющую в своём безумии… и что печальная фигура Князя появится между яблоневыми аллеями, играя на своей неразлучной флейте, как это было, когда он жил в особняке, согласно преданию и рассказам моей бабушки, которая знала Князя. Несколько раз в мои 10 лет я чувствовал влечение к прекрасной Ольге, словно был влюблён. И хотел посетить те комнаты, чтобы увидеть и потрогать всё, что она сама видела и трогала. Но меня предупреждали, что дом населён призраками и что было бы опасно испытывать непостижимое. Признаюсь вам, однако, дорогой брат, что эти детские впечатления до сих пор не исчезли из моей души.
— Да, дом продолжает волновать воображение благодаря легендам, которые окружали его всё это время. Однако неправда, что в нём водятся призраки, хотя там и происходят странные явления, разумные и словно намеренно созданные для привлечения внимания. И многие из моих больных полностью излечились от своих психических недугов после нескольких дней пребывания там. Я не думаю, что ты болен, брат Владимир Купреянов! Твои расстройства не выходят за рамки непонимания того, кто не научился переносить с должной естественностью перипетии, свойственные человеческому существованию. На мой взгляд, ты непокорный, морально и умственно невоспитанный человек, которому абсолютно ничего не недоставало в течение жизни и который именно поэтому, столкнувшись с первым же противодействием, взбунтовался, потому что, привыкнув приказывать и быть послушным с колыбели, настолько подавился первой неудачей, что счёл себя безнадёжно потерянным для необходимой реакции.