Воскресение и Жизнь

Перейра Ивон Ду Амарал

— Почему ты плачешь, дорогой Митя, сын мой?… когда я вижу вокруг тебя поводы для радости, ведь тебе дана благоприятная возможность для возвышения твоего характера и приближения твоей души к любви Божьей? Я пришла к тебе естественным путем в жизни Духа, чтобы сказать тебе, что с этого момента лучше бы тебе привыкнуть видеть в болезни, которую ты проклинаешь, друга-защитника, дающего тебе возможность перевоспитать свою все еще несовершенную душу, столь нуждающуюся в украшении добродетелями, ибо она именно происходит от Света. Если бы вместо того, чтобы быть прикованным к инвалидному креслу, ты продолжал погружаться в мирские радости или склоняться к заблуждениям, предаваясь всевозможным порокам и страстям, что стало бы с твоей бессмертной душой? Среди мирских радостей и удовольствий, ты, человек блестящего общества, когда бы ты задумался о чужом несчастье, о тяжелом положении тысяч

больных в условиях бесконечно более мучительных, чем твои? И, следовательно, когда бы ты решился соблюдать неотвратимые законы любви к Богу и ближнему, единственные, что воистину защищают судьбу созданий до и после смерти? Если бы среди смеха, цветов и личных удовольствий ты закрыл телесные глаза, чтобы проснуться в бессмертной жизни Духа, никогда не пытавшись приблизиться к вечным Истинам каким-либо способом; если бы твоя индивидуальность была лишена качеств, необходимых для благополучия в потустороннем мире, каково было бы твое положение здесь, когда ты покинул бы земную жизнь? Даже думать не хочется… Тяжелая реальность ситуации обрушилась бы на тебя, чтобы пристыдить и унизить перед лицом совести и твоих братьев в Невидимом мире. Ты бы плакал о потерянном времени, о последствиях добра, которое ты не сделал ради самого себя. И ты бы убедился, что в объятиях мирских радостей человек никогда не удовлетворит потребность искать Бога в себе, просветляясь в исполнении собственных обязанностей. И так, застигнутый врасплох в жизни Духа, с измученной совестью, с тяжелым и горьким сердцем, тебе оставалось бы только вернуться на Землю в новом теле, чтобы лучше себя вести, чтобы подняться до высоты чести бессмертной души, происходящей от Создателя… Знай же еще, что все дети Божьи последовательно эмигрируют на Землю в воплощениях ценного обучения, и таким же образом иммигрируют в потусторонний мир, естественную родину всех душ.

Будь уверен, сын мой, что я использовала маленького Питерса, чтобы посеять в твоем сердце первое предупреждение о безбожии, в котором ты жил, поглощенный мятежом собственного эгоизма, заставлявшего тебя считать себя самым несчастным, хотя испытание болезнью, постигшей тебя, весьма смягчено! Я сама направила тебя в паломничество по домам других больных, которых ты посетил, желая, чтобы ты узнал, что — пока ты, окруженный роскошью и вниманием, жил, богохульствуя — на твоих землях, незамеченные твоей гордыней и равнодушием, существовали те, кто жил в нищете и одиночестве, но при этом с сердцем, смиренно обращенным к Богу, считая себя счастливыми, признавая милосердие Всевышнего даже в той милостыне, которую им подавали благочестивые сердца.

Поразмысли над тем, что произошло вокруг тебя в последние дни, Дмитрий… и заметь, что Всевышний проявляет милость к тебе во всем, что тебя окружает… даже в этой возможности увидеть и услышать меня. И склонись покорно перед этим параличом, который позволяет тебе восходить к Богу через искупление проступков прошлых жизней. И научись быть смиренным и терпеливым, потому что даже прикованный к инвалидному креслу или прикованный к постели человек может совершать дела, свидетельствующие о доброй воле быть полезным ближним, украшая свою душу добродетелями, которые он не мог бы приобрести иным способом.

Между тем Дмитрий продолжал заливаться слезами, осознавая только теперь заблуждение, в котором пребывал с момента своей болезни, и, искренне раскаиваясь, говорил про себя, не осмеливаясь произнести вслух, отвечая той, которая преодолела барьеры потустороннего мира, чтобы предостеречь и посоветовать ему, как мудрая мать, которой она была:

"Прости, дорогая мать, и молю тебя Богом помочь мне в необходимом преобразовании моего характера! Да! Только теперь, размышляя о больных, которых я посетил, с моих глаз спала повязка гордыни, которая ослепляла меня. Прости меня и поддержи".

Понимая его, прекрасное видение приблизилось к нему, легко положило руку на его голову и заключило:

"Твоя совесть подскажет, что делать. Ты находишься на искупительном пути к Истине. Подготовь же себя к критериям её почитания через учение, размышление и исследование, ибо таков долг бессмертной души, чье предназначение — полное единение с абсолютной Истиной…"

XIII

Дмитрий Степанович вернулся в Киев с приходом весны. Он провел остаток зимы в Санкт-Петербурге. Он повидался со старыми друзьями, нанес и принял визиты бывших коллег, чья радость от встречи с ним его приободрила. Кроме того, он погрузился в изучение различных работ по психизму, существовавших в то время по всему миру, включая те, что были переведены на русский язык самим господином Аксаковым, в том числе труды уже покойного Аллана

Кардека, чью неоспоримую ценность он признал и принял как руководство для новых направлений, которые — он знал — появлялись в его жизни, наполненной трансцендентным откровением, которое станет самой надежной опорой, ведущей человека по жизни.

За время, проведенное в Санкт-Петербурге, общаясь с тем достойным другом и посещая последующие собрания, на которые его приглашали, он чувствовал, как укрепляется в его убеждениях доверие, приобретенное с первого раза, доверие, которое поднимало его душу из руин безразличия к пришествию божественного идеала, которого ему не хватало. В его доме также происходили визиты последователей Нового Откровения, которые приносили ему стимул для развития идеи через совместные рассуждения, наряду с очаровательным братским общением, которое они так душевно умели устанавливать благодаря возвышенному пониманию движущей силы человеческого существования. И тогда можно было сказать, что там проводились избранные курсы по психизму, когда один за другим посетители, образованные и пытливые мыслители, рассуждали о наблюдениях и опытах, начатых в отношении предмета, тем более привлекательного и вознаграждающего, чем более преданным и беспристрастным становится исследователь.

Однажды, во время определенного эксперимента, проведенного одним из помощников Аксакова, вновь появился призрак его матери, которая, казалось, была назначена в загробном мире ответственной за нравственное обновление сына, как на Земле была ответственна за его воспитание и социальное образование. Она появилась естественно, словно продолжала разговаривать с ним, как прежде, и сказала: "Никогда не думай о своей болезни и не принимай лекарства. Хватит! За двадцать лет болезни, общаясь с величайшими светилами Земли, ты все еще не понял, что твой недуг психического происхождения? Лучше позаботься о своем обновлении для Бога, вот что! чтобы излечить свои чувства, несчастные из-за низменных страстей, если не хочешь в другой будущей жизни родиться в худших условиях. Очисти разум, наложи на себя перевоспитательную дисциплину через изучение самого себя и законов жизни, которых ты не знаешь. И воскреси сердце в свете Евангелия, которое откроет тебе новые горизонты для завоевания. Вместо того чтобы думать о своей болезни, думай о возможности излечить болезнь своего ближнего. Думай о проблеме воспитания детей в целом, о слабости старости, о удручающем положении твоих мужиков и подчиненных. Думай обо всем этом… И увидишь, сын мой, что пока твоя душа таким образом укрепляется, паралич, сковывающий твои шаги, уже не будет казаться несчастьем, которое тебя так раздражало.

На третий день после последней беседы с материализованной астральной формой своей матери он покинул Санкт-Петербург. Не без слёз благодарности паралитик прощался с нежными друзьями, которых оставлял там, и поцеловал плечо Аксакова. С собой он вёз драгоценный груз книг по темам, которые теперь его увлекали, журналы и газеты, напечатанные за границей, на которые он уже подписался, довольный тем, что также переписывается с единомышленниками из разных стран Европы и Америки, которых считал как будто знакомыми с давних пор.

Обратное путешествие оказалось, возможно, еще более очаровательным, чем первое. Поля, вновь покрытые зеленью; последний снег, сходящий с гор и пропитывающий луга, образуя прозрачные ручейки, сверкающие на солнце, словно жидкие бриллианты; деревья, покрытые нежными листочками и обещающие разноцветные цветы и восхитительные ароматы; разнообразные оттенки листвы, от тёмно-зелёного хвойных деревьев до нежно-зелёного хрупких кустарников, тянущихся вдоль дороги; птицы, возвращающиеся, чтобы наполнить жизнью и радостью сияющие просторы, и поместья, оживлённые необходимой суетой; голуби, осмеливающиеся выходить на деревенские улочки в поисках крошек; и всё это под лаской светло-голубого неба, освещённого солнцем, представлялось Димитрию воскресением, которого он никогда прежде не созерцал и которое теперь погружало его душу в волны утешительных вибраций.

Из окна кареты, которая катилась без остановки, словно участвуя в том великолепном оживлении, что весна распространяла повсюду, он смотрел, утешенный, на овраги и луга, покрывающиеся новой травой, и на крестьян, трудящихся на гумнах барских усадеб, чувствуя, что и внутри него самого занималась другая весна, которая станет воскресением его души для новой жизни — жизни Духа, — которую он никогда не различал из глубины безразличия, в котором пребывал до сих пор. И говорил сам себе, рассеянно слушая шум колёс покачивающейся на ухабах кареты и щёлканье кнута форейтора, подбадривающего животных, которые, полные сил, бежали по дороге, гордые своей службой: