Воскресение Сына Божьего
Шрифт:
В версии Матфея, когда речь идет о миссионерском служении учеников, Иисус велит им не только исцелять болезни, подобно тому, как он делал сам, но даже воскрешать мертвых (10:8). Хотя это не имеет параллелей, оно схоже с отрывком двойного предания в 11:5: это обозначает «воскрешение» только что умерших, что, по евангелию, совершал Иисус, подобно Илии и Елисею. Это может быть знамением, указующим на приближение более грандиозного воскресения, но на тот момент это просто считается наиболее значительной разновидностью «исцеления».
Один из редких примеров аллюзии на Дан 12:3 (праведники сияют, как звезды) встречается у Матфея в притче в 13:43. В конце величественной апокалиптической картины, которая представляет собой толкование притчи о плевелах на поле, Иисус провозглашает, что, когда плевелы брошены в огонь, а пшеница собрана в житницу, «праведники воссияют, как солнце, в Царствие Отца их». Ссылка не точная, поскольку у Даниила мы видим сравнение со звездами, а не с солнцем. Но это может быть намеком, с учетом межтекстуальных перекличек (которые Матфей, конечно же, умело использовал), на то, что с приходом Царства, о котором идет речь в притчах, исполнится, среди прочих обетовании, и обетование о воскресении. Если это так, то это подтверждает тот факт, что Матфей, как и другие традиции,
1380
Другой источник представления о праведниках, воссиявших, как солнце, и творящих суд, есть во 2 Цар 23:3сл., когда Давид предсказывает появление праведного правителя, управляющего со страхом Господним, который подобен свету утренней зари. См. также о суде, которому подлежат все враги ГОСПОДА после разгрома Сисары: «Так да погибнут все враги твои, ГОСПОДИ; но да будут любящие Его как солнце, восходящее в силе» (Суд 5:31, см. также Пс 36:6, Мал 4:1сл.).
5. Воскресение у Луки
Как и Матфей, Лука в некоторых случаях делает собственные незначительные добавления к отрывкам, соответствующим либо тройной, либо двойной традиции (всякий раз стоит признать, сколь трудно увидеть тут изменения). Но в данном случае заметны признаки того, что он, в дополнение к собственно пасхальному повествованию, намеренно вплетает тему воскресения в ткань своего евангелия.
Это начинается уже с рассказа о рождестве и детстве. Когда Иосиф и Мария приносят младенца Иисуса в Храм, Симеон вначале возглашает, что настал момент, которого он ждал, и затем произносит торжественные слова, обращенные к Марии:
[Лк 2] 34 И благословил их Симеон и сказал Мариам, Матери Его: вот. Он лежит на падение и восстание (eis ptosin kai anastasin) многих во Израиле и в знамение прорекаемое, 35 и Тебе же Самой душу пройдет меч, чтобы раскрыты были (apokalyphthosin) во многих сердцах помышления.
Это миниатюрная сцена суда: «откровение» внутренних помышлений людей — то, что произойдет или в последний день, или в каком–то великом предвидении его. Лука, зная, чем закончится его рассказ, хочет, чтобы мы видели, что смерть и воскресение Иисуса не совершатся как нечто отдельное: его судьба определит судьбу самого Израиля. Читающему надлежит ощутить растущее сопротивление Иисусу и страдание Марии в конце его жизни как знак того, что Израилю предстоит пройти через величайшее метафорическое «падение и восстание», пройти через плен и войти затем в новую жизнь. Это действует как представление метафорического смысла «воскресения» в Иез 37 и в других местах. Лука, конечно, не умаляет значения «воскресения», сводя его к метафоре сегодняшних событий, но он видит круги смыслов, расходящиеся лучами от центра, которым является воскресение Иисуса.
Другой намек на воскресение в первых двух главах Луки мы видим в тексте о двенадцатилетнем Иисусе, которого оставили в Иерусалиме, когда Иосиф и Мария возвращались в Галилею, думая, что он где–то среди большой толпы паломников [1381] . Как мы увидим позднее, это умело построенное повествование, по–видимому, являет собой по замыслу автора параллель внутри евангельского пролога повествованию об учениках на пути в Эммаус (24:13–35), которое завершает евангелие. Лука хочет, чтобы читатель воспринимал все евангелие, а не только его последнюю главу, как историю воскресения, чтобы, когда действительно наступит Пасха, она казалась справедливой, адекватной всему остальному повествованию. Тогда это будет не просто неожиданный «хеппиенд», пришитый к завершению рассказа о чем–то другом, но Богом данное, исполняющее Писания завершение того, что всегда было истиной.
1381
Лк 2:41–52. См. ниже, с. 706сл.
Евангелие от Луки содержит не только ряд отрывков тройного и двойного предания, о которых уже упоминалось, где Лука нередко давал свое рельефное прочтение, но и несколько отрывков, где мы можем увидеть то же, что описано в Лк 2. Воскресение для Луки не только правда о том, что произошло с Иисусом, и правда о том, что будет в конечном итоге с праведниками. Это и правда, готовая родиться в преддверии тех буквальных и конкретных событий, в иных событиях, столь же конкретных, где язык воскресения используется метафорически. Совершенно ясно, что Лука не устраняет последние обетования, на что указывают такие отрывки, как 14:14 и 18:7–8: что будет «воскресение праведников», в котором непризнанная добродетель будет вознаграждена и Бог Израиля воистину оправдает избранных своих, взывающих к нему день и ночь. Но самое поразительное в уникальном тексте Луки — это то, как «воскресение» становится метафорой того, что совершает сам Иисус в своем служении.
Есть, конечно, один эпизод, который встречается только у Луки, — пример подлинного возвращения к жизни: отрывок про сына наинской вдовы (7:11–17). Толкование Луки не в последнюю очередь показывает реакция толпы (стих 16): «великий пророк восстал между нами; Бог посетил народ свой». Тема «посещения», уже встречавшаяся в 1:68, вновь появляется в 19:44, где неоднозначность 2:34 проясняется: это «посещение» повлечет за собой падение, так же как и восстание многих в Израиле. Это связывает воскрешение наинского юноши с тремя притчами, в которых появляется та же тема. В притче о добром самарянине израильтянин на обочине дороги полумертв, и самарянин восстанавливает его к жизни; множественные отголоски этой притчи важны для понимания служения Иисуса, но сейчас речь не об этом [1382] . Притча о блудном сыне дважды подчеркивает, что это история о воскресении: «этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся», и вслед за тем — «этот брат твой был мертв и ожил, пропадал и нашелся» [1383] . Заметим, тут метафорическое
1382
Лк 10:30–37, ср. JVG 305–307.
1383
Лк 15:24, 32.
1384
Лк 15:1сл.
1385
JVG 126–129.
Эта тема становится наиболее яркой в поразительном завершении притчи о богаче и Лазаре. «Если не поверят Моисею и пророкам, не поверят, даже если кто воскреснет из мертвых» (16:31). Это утверждение указывает, в конечном итоге, на воскресение самого Иисуса, предостерегая тех, кто не поверили Писаниям, что их не убедит и это событие, и предзнаменуя настойчивые слова воскресшего Иисуса о том, что значение воскресения надлежит искать в Писаниях [1386] . В настоящем контексте это указание на служение Иисуса, в котором, как явствует из большой притчи предыдущей главы, «воскресение» уже пришло, даже если «старшие братья», книжники и фарисеи, наблюдающие за тем, как Иисус принимает грешников и ест с ними, не могли увидеть, что он воплощает теплое гостеприимство отца по отношению к блудному сыну и таким образом празднует «воскресение» в некоем метафорическом смысле, как оно было явлено в Писаниях [1387] .
1386
Лк 24:25–27, 44–47.
1387
Evans 1970, 32сл.; автор упускает этот момент, когда говорит, что мысль о Лазаре, поднятом из мертвых, чтобы поговорить с братьями богача, непохожа на обычные представления иудеев. Это справедливо, но это не имеет отношения к целям данной притчи.
Я подчеркивал в предыдущей книге, что с притчей о богаче и Лазаре нужно обращаться именно как с притчей, а не как с буквальным описанием посмертной жизни и того, что там происходит [1388] . Поэтому нецелесообразно использовать ее как prima facie [1389] свидетельство описания Иисусом (или этого описания в передаче Луки) стандартного сценария посмертия. Скорее Иисус использует известный народный сюжет, где богатый и бедный перемещаются из настоящего в будущее, чтобы подчеркнуть настоящую ответственность и вину беспечного богача. Однако, хотя притчевая суть рассказа не позволяет нам обращаться с ним как с описанием жизни после смерти словами Иисуса, это не мешает нам сказать, что для самого Иисуса и для тех, кто держался предания, этот рассказ очевидно показывает, в стандартном еврейском стиле, веру в непрерывную связь настоящей жизни с будущей. Пока тут невозможно сказать, относится ли он к «воскресению» в иудаизме Второго Храма или к направлению «бесплотного бессмертия»; тут предполагается возможность для Лазаря вернуться из мертвых, но Авраам это запрещает. Однако тут используется одна из многих метафор, распространенных в иудаизме, — обитания блаженных либо в вечности, либо прежде их потенциального воскресения: Лазарь отошел «на лоно Авраама» [1390] . Цель Луки, поместившего рассказ именно здесь (вскоре после «торжества эсхатологии» 15:24, 32 и незадолго до апокалиптического предостережения 17:22–37), достаточно ясна: то, что сделано и решено сегодня, нужно видеть в свете обетованного будущего. «Воскресение» включено в нынешнее служение Иисуса, но те, кто не в состоянии это увидеть и соответственно изменить свою жизнь, рискуют потерять все. Примечательно, что эта весть о воскресении тесно связана с призывом к справедливости, и эти темы нераздельны у первых христиан. Именно это, как мы можем предположить, вызывало возмущение у обычного саддукея [1391] .
1388
JVG 255сл. Подобным образом, трудно серьезно полагаться на знаменитое 23:43: «рай» мог обозначать и место временного пребывания, а не отдаленную цель.
1389
Лат. «с первого взгляда» (вплоть до опровержения).
1390
Другие случаи использования этой темы см. SB 2.225–227. О патриархах, встречающих тех, кто умер праведно, см., например, 4 Макк 13:17 (см. выше, с. 161–162).
1391
См. выше, с. 156–159.
Характерный вклад Луки в используемые им тексты, хотя и достойный удивления, не уводит его за рамки общей структуры, которую мы отмечали у синоптиков касательно понимания воскресения. Всем трем евангелистам–синоптикам очевидно, что грядущее воскресение Иисуса–критический момент, к которому устремлены его речи о Царстве и который он воплощал в символических действиях во время своего служения. Им ясно и то, что Иисус бросил вызов своим последователям, содержащий как призыв уже сейчас приобрести жизнь, потеряв ее, так и обетование в будущем нового мира, в котором у них будут новые роли. Иными словами, грядущее воскресение тесно связано с умиранием для себя, которое должно совершиться в настоящем. И все они показывают сцены, когда Иисус действительно воскрешает к жизни недавно умершего, что не только демонстрирует его исцеляющую силу, но и указывает на то, что Бог совершит для Иисуса.