Воскресший гарнизон
Шрифт:
— То есть фюрер и СС...— бездумно, как школьник — зазубренный урок, проговорил разочарованный комендант «Регенвурмлагеря». — Ибо такова воля Германии!
— Что вы, барон! — покачал головой Фризское Чудовище. — Никакого отношения к фюреру это не имеет.
— В гаком случае, яснее, яснее, Крайз! История во все времена требовала от воинов мужества и ясности. Почему вы отказываете себе в этих достоинствах даже в разговоре со мной?
— Потому что мы с вами — в мундиры, во власть и амбиции облаченные — всего лишь юродивые на паперти величественного, не нами
— Вот как?! — решительно, словно бы подражая дуче Муссолини, поджал нижнюю губу барон фон Раттер. — «Юродивые на паперти», говорите?!
— Именно так.
Определение барону решительно не нравилось, уже хотя бы потому, что претило его взглядам на свою собственную роль в обществе, как, впрочем, и его родовым аристократическим амбициям.
— Всего лишь юродивые на паперти — и не более того! Истинные святители и настоятели его являются пока еще в нашем понимании только «посвященными». И живут эти «посвященные» рядом с нами всего лишь мудрыми, но совершенно беспомощными, мало на что влияющими «учителями» или «великими слепыми», надеющимися когда-то богоизбранно прозреть и по-настоящему овладеть миром.
— Но пока что миром воинственно и беспощадно овладевает только одна сила и силой этой являемся мы, германо-арийцы.
— Во всяком случае, до недавнего времени всем нам, арийцам, хотелось верить в это, - заметил Крайз.
24
...Однако все это уже было в прошлом. А сейчас, вызвав к себе, после телефонного разговора с Брандтом, унтерштурмфюрера Крайза, адъютанта Удо Вольраба и еще нескольких офицеров, фон Риттер с минуту прохаживался перед ними с такой отрешенностью, словно решался: объявлять или не объявлять им приговор.
— ...Ибо такова воля Германии, — изрек он наконец, обращаясь к изумленно глядящим на него офицерам, совершенно упустив из виду тот факт, что ни одна из предшествовавших этому восклицанию мыслей так и не была высказана вслух.
Впрочем, так случалось не впервые, и к подобному способу общения офицеры с трудом, но все же начинали понемногу привыкать.
— Простите? — попытался уточнить гауптштурмфюрер Воль-раб, почувствовав, что пауза вновь затянулась. — Кажется, вы намеревались сообщить нам что-то очень важное.
— К нам прибывает фюрер.
Офицеры многозначительно переглянулись. Теперь им понятна была встревоженность коменданта.
— Это произойдет уже через два часа. Он желает осмотреть «Регенвурмлагерь» и понять, а точнее, воочию убедиться... А в чем он может убедиться? Только в том, что все отведенное нам здесь время мы с вами зря, подчеркиваю, абсолютно зря, проедали свой солдатский хлеб. Ибо достаточно взглянуть... Чтобы весь этот кавардак... Весь этот военно-полевой подтрибунальный бордель...
– как всегда в подобных случаях, начал терять фон Риттер нить рассуждений.
— Но, господин бригаденфюрер, в последнее время здесь немало сделано, — начал было смягчать его оценки Удо Вольраб.
— Здесь? В последнее время?
— О том, что лагерь значительно расширился. Построены бараки для рабочих и охраны. А главное, начала действовать «Лаборатория призраков» — вот что по-настоящему должно заинтересовать фюрера.
— Да, лаборатория начала действовать? И что?!
— Мы провели исследования.
— Да, мы провели их! И что?! — еще более возбужденно отреагировал фон Риттер. — Вас спрашивают, идиоты!
— Нам уже известны секреты зомбирования. У нас появились специалисты, способные создавать этих недочеловеков.
— Унтерштурмфюрер Крайз. Когда вы утверждали, что мир — это всего лишь непогребенный скотомогильник, вы что имели в виду? — остановился комендант напротив изуродованного гиганта, однако смотрел все же на носки его огромных, давно нечищеных сапог.
Офицеры удивленно уставились на коменданта. Ни один из них не мог уловить связи между тем, о чем он только что вел речь, и утверждением Фризского Чудовища.
— В этой формуле заключена суть моего жизненного кредо. Мир — это всего лишь непогребенный скотомогильник, по которому следует пройти, не скрывая своего презрения и брезгливости.
— Только так и должен проходить по нему фюрер. Только так. Поэтому стоит ли посвящать его во все таинства умерщвления и воскрешения кандидатов в зомби? Не лучше ли увлечь его походом в Черный Каньон, где он сразу же обретет благословение Высших Сил, а значит, и душевное равновесие?
— Душевное равновесие, — тотчас же ответил Фризское Чудовище, — фюрер обретет, только лично исследовав, как именно создаются воины будущего, воины уже Четвертого рейха. Сейчас его интересует только это. А значит, его знакомство с «Регенвурмлагерем» лучше всего начинать с самого богоугодного нашего заведения — зомби-морга, которым ведает унтерштурм-апостол Устке.
Услышав это, «унтерштурм-апостол» и все присутствовавшие иронично улыбнулись. Не так уж часто в речи Фризского Чудовища проявлялись хоть какие-то проблески юмора. Сам унтерштурмфюрер СС доктор Устке тоже кисловато ухмыльнулся. В отличие от других офицеров, он прекрасно знал, что на самом деле юмор этот прорезается у начальника «Лаборатории призраков» значительно чаще, вот только становится он все более мрачным.
— И в котором полуумерщвленные русские томятся в ожидании своего полувоскрешения, — поддержал он идею шефа. — Это страшносудное видение способно было впечатлить даже Скорцени.
— Если только его вообще способно что-либо впечатлить, — усомнился адъютант Удо Вольраб. — И вообще, я думаю, что после инспекционной поездки Скорцени визиты всех других высоких особ нам уже не страшны.
— Не слишком ли смело, гауптштурмфюрер? — едва слышно проговорил Устке.
— Когда речь заходит о Скорцени, смелостью следует считать даже его нерешительность.
— Я не о Скорцени, — с дрожью в голосе уточнил Устке. — О фюрере.
— По-настоящему о фюрере теперь только тогда и говорят, когда речь идет об Отто Скорцени, — назидательно просветил его адъютант коменданта.