Воскресший гарнизон
Шрифт:
Однако Штубер как-то интуитивно почувствовал, что не сделает этого. Не потому, что захочет спасти этот старый лес, а потому, что охвачен какой-то странной, пораженческой апатией безысходности. Поздно. Софи права: слишком поздно. Даже если его сатанисты-огнемётчики выжгут все леса и все населенные пункты от Одера до Вислы, в конечном итоге это уже ничего не изменит. Не то что не предупредит, а даже не замедлит тот разрушительный для рейха процесс, который наваливается на него, как взбесившаяся горная лавина.
«Исходя из тех же мер
«Вот именно, допрос с... пристрастием»! — рассмеялся про себя Штубер, понимая, какой гламурный подтекст скрывается за этим казенным определением.
— ... А в самом деле, Софи, не боитесь, что я сейчас же сдам вас гестапо? Вас не пугает, что недолгий остаток дней своих придется провести в тюремных казематах?
— Не боятся гестапо только идиоты, которые... служат в самом гестапо. Но, даже находясь в объятиях «гестаповского Мюллера», я буду сожалеть, что уже на следующий день после моего ареста вашего отца повесят на воротах замка, а сам замок сожгут, как, впрочем, и ваш личный дом, вместе со все еще формально не разведенной с вами женой и десятилетним сыном.
«Даже так?!» — молчаливо изумился Штубер, резко взглянув при этом на женщину, и чуть было не слетел с насыпи, которой слегка заснеженная, промерзшая дорога подступалась к небольшому мосту.
— И если вам объяснят, что ликвидировали их некие чужеземные диверсанты, не верьте, — голос Софи в эти минуты звучал елейно, как голос восставшей с храмового иконостаса девы
Марии. — На самом деле это будут люди Геринга, которым совершить эти акты возмездия не составит никаких усилий и которые давно взбунтовались против натиска на своего рейхсмаршала со стороны фюрера и Гиммлера. Кстати, именно эти люди сопровождали меня до замка «Штубербург» и рекомендовали вашему отцу. Они же доставили меня к вашей квартире в Бранденбурге, по улице императора Вильгельма, 13. Несчастливое число. Не находите, барон? Нет, в здание я не входила, это уже было бы слишком коварно; по-женски... коварно, я имела в виду. Однако возникает вопрос: стоит ли подвергать себя такому риску, барон?
Штубер проскрипел зубами и зло выругался. Но опять же про себя. Изрыгать на Софи потоки ярости не было никакого смысла. Он и сам мог бы догадаться, что без подстраховки на подобные откровения тайный агент СД, а также тайный агент «разведки Геринга» и, очевидно, английской СИС, обер-лейтенант Жерницки не решилась бы.
«А может, и агент НКВД? — вопросительно взглянул на Софи. — Вот этого не хотелось бы! С румынской и английской он еще может смириться, но с русской... Это уже был бы явный перебор».
Что касается связей с англичанами... Так ведь их сейчас ищет почти вся верхушка рейха, напомнил
— Почему бы нам не войти в лагерь СС со стороны дота «Шарнхорст»? — вырвала его из потока сумбурного самопознания Софи. — Хотелось бы взглянуть на это чудо фортификационного строения поближе, а затем, желательно, осмотреть его изнутри.
— В СИС так заинтересовались этим дотом? С чего вдруг?
— Разве я хоть словом обмолвилась об английской разведке?
— Просто интересно, зачем это англичанам, — не стал вдаваться в объяснения Штубер. — Ведь не им же штурмовать, а русским.
— Понимают, что когда в доте уже будет укомплектован русский гарнизон, интересоваться его архитектурными прелестями будет бессмысленно. А штурмовать рано или поздно придется. Причем плечо в плечо с германскими солдатами. Сомневаетесь?
20
Уже через несколько минут пребывания в постели с Кровавым Зомби неутомимая в сексуальных игрищах Эльза Аленберн поняла, что явно не рассчитала ни страсти своей, ни физических ешь
Нет, поначалу этот самец вел себя как-то слишком уж смирно и почти застенчиво. Представленный Лансом, он уселся на невысокий лежак, служивший начальнику подземного лебенсборна постелью, и бессловесно следил за выражением её лица, за каждым движением тела, словно змей, «пляшущий» под дудку заклинателя.
В течение какого-то времени гауптштурмфюрер Аленберн не могла понять, чем объясняется это его бездействие: то ли прирожденной застенчивостью, то ли, после долгого, почти монашеского воздержания, унтер-офицер Клыков впал в сугубо мужской ступор, из которого его надлежало теперь вывести.
Для Эльзы никогда не возникало вопроса: каким образом растревожить, пробудить в мужчине мужчину? Она всегда свято помнила «заповедь француженки»: «Для настоящей женщины не существует понятия «нельзя», она лишь меняет способы и позы». Не зря в лебенсборне за Эльзой закрепилась слава жрицы любви, способной взбодрить не то что импотента-меланхолика, но и фонарный столб.
И все же к этому молчаливому гиганту Аленберн подступалась с опаской. Слишком уж он казался угрюмым, к тому же она не могла забыть прозвища этого увальня — Кровавый Зомби, а главное, того, что он действительно зомби. Пусть даже какой-то, как утверждает Ланс, недозомбированный. Женщина подкрадывалась к нему как пугливая кошка. Не повалила, как обычно, а мягко уложила на лежанку, исподлобья проследила за его реакцией, затем стала расправляться с брюками, краем глаза отслеживая его поведение, готовая в любую минуту метнуться к двери, за которой томился выставленный по ее просьбе — чтобы чувствовать себя хоть немного защищенной — часовой.