Восьмая жена Синей Бороды
Шрифт:
— Я помогаю Францу, — пожал плечами парень.
— Тит! Подмени Жана, пока нас не будет.
Тит с недовольным видом оторвался от игры в кости с гончаром — вчерашним врагом, сегодняшним другом. Гончару тоже это не очень понравилось. Теперь придется встать за прилавок вместе с женой, а она и сама неплохо справлялась.
— Ага, пока не будет, в ночь опять заявитесь, а мне горбатиться, — ворчал Тит.
— Все, проблема решена, — обратилась она к Жану, игнорируя возмущения Тита.
Жан снял тяжелый кожаный фартук, всучил его Титу и махнул
— Куда пойдем? — спросил он у Энни.
— Сначала купим чего-нибудь вкусненького — я жутко хочу есть, когда злюсь. Потом можно будет прогуляться.
Перекусив, Эниана заметно подобрела. Ну скует Франц для этих девушек подковы, ну поулыбается им, дело пятнадцати минут, а завтра вернется он в Ольстен и даже не вспомнит о них. А она будет рядом с ним. От нее так просто не отделаешься.
Когда они с Жаном бродили по площади, Эниана обратила внимание, что на балагане мадам де Руж сменилась вывеска. Она перехватила взгляд Жана.
— Она ведь просто перехала? — с надеждой в голосе спросила у него.
— Да, конечно, — без особой уверенности ответил Жан.
— Диковинки доктора Бруно, — прочитала она. — Давай зайдем. Звучит интересно.
В балагане изменилось многое — пропал массивный стол с магической атрибутикой, пол теперь не устилал цветастый ковер. Зато появились стеллажи, уставленные колбами. Пахло не удушающими благовониями. Теперь здесь пахло пылью и смертью.
Энни подошла к самому ближнему стеллажу. В плотно закупоренных стеклянных банках в мутноватой жидкости плавали органы. Энни узнала мозг, печень, сердце. В некоторых банках органы были не целиком, а фрагментарно, повернуты срезом к зрителю.
— Это внутренние органы, — пояснил Жан. — Животных каких-то, наверное.
— Да знаю я, — огрызнулась Энни, — будто я Ханне никогда с готовкой не помогала. Только я думаю, что они принадлежали человеку, — она достала длинную пыльную банку и сунула под нос Жану. В банке была рука — кисть и часть предплечья. Жан невольно отшатнулся.
Энни повертела банку, рассмотрела со всех сторон и собралась поставить на место, но тут над ее ухом раздался негромкий мужской голос. От неожиданности Энни чуть не выронила банку на пол.
— Полегче, пожалуйста. А лучше отдайте экспонат мне, я сам его поставлю на место.
Эниана посмотрела в сторону говорящего. Это был мужчина приятной наружности, уже начинающий стареть, но старение в его случае носило благородный оттенок. Серебристая седина и морщины были ему к лицу. Черный бархатный костюм с тонким серебряным галуном придавал мужчине вид строгий и значительный.
— Это человеческая рука, — сказала она, протягивая банку.
— Вы необыкновенно проницательны, мадемуазель, — мужчина почти любовно принял ее и поставил на место. — Причем эта рука довольно свежая. Пару месяцев назад ее отрубили какому-то вору.
— Вы доктор Бруно?
— Опять в точку, мадемуазель.
Эниана улыбнулась.
— А эти органы мужские или женские? — поинтересовался Жан.
Доктор Бруно внимательно
— Эти женские.
— Вчера тут была мадам де Руж, а сегодня вы, — задумчиво произнес Жан.
— О, нет. При всем желании, нет. Процесс бальзамирования занимает очень долгое время. Это кропотливая работа.
— А вы знаете, что с ней стало?
— С ней случился удар. Бедная женщина. Мне бы так хотелось взглянуть на ее мозг. Вероятно, там обширное кровоизлияние. У нее была очень напряженная работа. Общение с большим количеством людей очень изнашивает организм. Говорят, что именно поэтому мадам де Руж курила восточные смеси и пила все, что горит. Ее легкие и печень заняли бы достойное место в моей коллекции. А вы ее знали? — спохватился доктор, опасаясь, что наговорил лишнего.
— Очень недолго, — уклончиво ответила Эниана. — А у вас тут не так много посетителей.
— Что есть то есть. Мужчины заходят в анатомические театры позубоскалить вместо того, чтобы сделать выводы о своем образе жизни. Дамы слишком впечатлительны, если они появляются у меня, то обычно падают в обморок. Ближе к входу я выставляю самые безобидные экспонаты. Но даже вид бальзамированного сердца вызывает у них головокружение и тошноту. Поэтому будьте внимательны к своей спутнице, — назидательно произнес доктор, обращаясь к Жану.
Дальше экспонаты и правда стали более жуткими. Нога больного оспой, рука прокаженного показались Эниане не такими ужасающими по сравнению с коллекцией младенцев. Им отводился целый стеллаж. Эниана хотела отвернуться и не могла отвести взгляд. Прямо на уровне ее глаз стояла банка с двухголовым младенцем. С третьей полки на нее единственным глазом смотрел ребенок-циклоп. Внизу разместился ребенок с раздутой головой и крошечным тельцем.
О каждом экземпляре доктор мог рассказывать долго — о том, как родился ребенок, живым или мертвым, и если живым, то сколько прожил.
Эниана едва заметно дернула Жана за рукав и мотнула головой в сторону выхода. По ее бледному лицу Жан догадался, что еще немного, и Энни пополнит статистику падающих в обморок.
Жан громко прокашлялся.
— Извините, что перебиваю, доктор Бруно, вы очень хороший рассказчик, и экспонаты у вас, что надо, но у нас дела, — он достал из кошелька монеты и протянул доктору.
— Какая жалость, что вы спешите. Столько всего интересного осталось. У меня богатый костный материал. Может, глянете одним глазком?
— Спасибо, но мы действительно очень спешим, — поддерживая Эниану, Жан двинулся к выходу.
— Но вы ведь еще зайдете, правда? — с надеждой в голосе поинтересовался доктор Бруно.
— Всенепременно, — заверил его Жан, а Энни слабо качнула головой и улыбнулась.
Оказавшись на улице, Жан поволок Энни к ближайшей скамейке. И как только он усадил ее, она тут же уронила голову на его плечо.
— Может перекусим? — спросил он ее.
Она тряхнула головой и промычала что-то невнятное, но и без слов было ясно, что ответ отрицательный.