Восьмой дневник

Губерман Игорь Миронович

хоть я и пил безбожно много,

но пил – во здравие добра.

* * *

Трезвонит утренний будильник,

у дня – забот густой пунктир,

духовно-умственный светильник

вальяжно шаркает в сортир.

* * *

Душе моей страшней всего

в речах людей хмельных,

что все не любят никого

и каждый – остальных.

* * *

Брехню брехали брехуны,

а власть захватывали

урки;

в итоге правят паханы

и приблатнённые придурки.

* * *

Сейчас, живя уже в халате,

я часто думаю о том,

на что я жизнь мою растратил

и чем я сделаюсь потом.

* * *

Сколько б мы о народе ни спорили,

чутче всех реагирует нос:

выход масс на арену истории

очень явственный запах принёс.

* * *

Легко скользит луна по глади вод,

ни звука не тревожит тишь рассветную;

похоже, наш пастух и кукловод

опять затеял пакость несусветную.

* * *

Забавы мне уже не по плечу,

природа гасит нас весьма искусно;

я праведную жизнь теперь влачу,

что стыдно, унизительно и грустно.

* * *

Мы все полны мотивов низких,

себя любимого любя,

но дивно мне, что страх за близких

сильнее страха за себя.

* * *

В российском сумрачном пейзаже

такая всем досталась доля,

такие ходят персонажи,

что жалко – умер Гоголь Коля.

* * *

На склоне лет нельзя резвиться –

ни в пиджаке, ни в неглиже:

душа ещё поёт, как птица,

но кости – ломкие уже.

* * *

Осудительность мне ненавистна,

но тайком и неслышно вполне

простодушие здравого смысла

непрестанно клокочет во мне.

* * *

Люблю я пышущий задор,

душевной лихости момент,

а что несут полнейший вздор –

пустой и низкий аргумент.

* * *

Философ я куда как небольшой,

однако же людей встречал я многих

и думаю, что Бог снабдил душой

не каждого из мыслящих двуногих.

* * *

Дурацким страхом я томлюсь:

во время даже похорон

речей высоких я боюсь –

а что как пукнет Цицерон?

* * *

Во мне и дух высоких истин

послабже веяний иных,

гораздо гуще дух корысти

и пламя радостей земных.

* * *

Душа моя устала сострадать,

удачливости ей милей картина,

и рад я, когда льётся благодать

на

голову случайного кретина.

* * *

Боюсь я более всего

лиц угнетённых и униженных:

не уцелело б ничего

от лютой ярости обиженных.

* * *

Целителен стихов моих настрой –

читатели со мной не раз делились:

у них даже анализы порой

весьма заметно лучше становились.

* * *

Хотя роскошен и огромен

разнообразный Божий мир,

но он жесток, обманчив, тёмен

и полон гиблых чёрных дыр.

* * *

У старости несложные приметы –

советовать охота старикам,

и сидя на корриде, мы советы

даём и матадорам, и быкам.

* * *

Я не мыслитель, а простак,

однако зоркий наблюдатель:

порой грехи прекрасны так,

что их одобрил бы Создатель.

* * *

Глотками чтения и хмеля

я тьму в душе моей лечу,

и видеть свет в конце тоннеля

ещё покуда не хочу.

* * *

Забавный у меня сложился нрав,

я спорю, ощущая удивление:

чем больше понимаю, что неправ,

тем большее во мне одушевление.

* * *

Когда нелюди, нечисть и нежить

торжествуют повсюду вокруг,

надо холить, лелеять и нежить

свой семейный и дружеский круг.

* * *

Сказал однажды Авиценна,

о чём-то думая своём:

что в нас действительно бесценно,

то мы задаром раздаём.

* * *

С утра грустит во мне душа,

на то имея основание:

ведь жизнь, конечно, хороша,

но тяжело существование.

* * *

В дождливое время я думал не раз –

и пусть мои мысли нелепы, –

что это ушедшие плачут о нас,

насколько темны мы и слепы.

* * *

Царит повсюду гнусный беспредел,

и я вокруг поглядываю мрачно:

Бог вылепить как лучше нас хотел,

мы просто изваялись неудачно.

* * *

Когда завершится обряд поминальный

и плотский мой облик забудется мигом,

останется дух мой, святой и охальный,

бесхозно гулять по написанным книгам.

* * *

Пускай здоровье губим,

но пьём в полночный час

за тех, кого мы любим,

и тех, кто любит нас.

* * *

Конечно, утро мудренее,

чем вечер в неге и нирване,