Воспитание бабочек
Шрифт:
— Я на минутку.
— Мы опоздаем!
— Сказала же, я на минутку: мне нужно пописать.
— Ну ты как обычно.
— Давай, только побыстрее!
— Идите, я вас догоню. — Аврора подождала еще несколько мгновений, пока три ее лучшие подруги не удалились по коридору к выходу, а затем вернулась.
Был последний день учебы перед летними каникулами, и прозвеневший в час пополудни школьный звонок отпустил всех на свободу. Здание почти опустело. Аврора и ее подруги задержались в туалете, чтобы накраситься и немного привести себя в порядок. В школе запрещалось носить слишком открытую одежду, например майки, шорты и мини-юбки. Насчет макияжа
Аврора накрасила губы розовым блеском и подвела глаза карандашом. На ней были розовые кроссовки «Джордан», брюки-карго, джинсовка и футболка с принтом группы Maneskin, купленная на их последнем концерте.
Вот уже несколько дней она прятала свои прямые волосы, собранные в хвост, под белой кепкой, которую никогда не снимала. В классе учителя поначалу делали ей замечания, но потом отступились: то ли к концу года стали терпимее, то ли утомились бороться с учениками. Дома Серена не могла спокойно смотреть, как Аврора сидит за столом в этой кепке, но после нескольких упреков смирилась, списав новый имидж на подростковую прихоть.
Аврора не придавала особого значения мнению Серены. Они все чаще препирались, но то же случалось и с ее подругами и их матерями. Серена, например, часто повторяла непонятные и раздражающие фразы типа: «Красота — как песок в руках, со временем она ускользает».
Аврора никогда не чувствовала себя красивой. Или, по крайней мере, раньше не слишком заботилась о своей внешности. Но в последнее время ее интересы изменились. Ей нравились мальчики и нравилось, когда мальчики на нее смотрят.
Через год Милан стал для нее во всех смыслах родным, а жизнь в Вионе превратилась в далекое воспоминание. Удивительно, насколько здесь все было по-другому. И как быстро все изменилось.
Аврора недоумевала, как она могла раньше носить одежду, которая теперь казалась ей нелепой. В Вионе ее гардероб ограничивался неизменными пятью-шестью предметами. Синие джинсы, кеды и спортивные гольфы, купленные оптом. Толстовки немыслимых цветов поверх дурацких блузок с кружевными воротниками. Одна-единственная куртка на весь зимний сезон, треккинговые ботинки.
Но революция коснулась не только одежды. Аврора бросила молиться: она больше не чувствовала потребности обращаться к высшей силе с просьбами об утешении или защите. Она не делала этого даже втайне, в мыслях. По правде говоря, она отвергла почти все наставления своей прежней мамы. Так она ее называла, хотя не упоминала о ней никогда. И никогда о ней не спрашивала. Иногда с мобильника или домашнего компьютера искала новости в интернете. В статьях встречались выражения вроде «разбирательство по упрощенной процедуре», которых она не понимала. Какое-то время к ней приходили поговорить люди из полиции. Ее расспрашивали о том, как она проводила дни, когда жила в хижине. А Серена однажды предупредила ее, что им, возможно, придется вместе пойти в суд, где судья будет задавать ей вопросы. Аврора приготовилась, но ничего так и не произошло, и больше об этом никто не упоминал.
Новая жизнь не была неприятной. Дом красивый, ее комната лучше, чем чердак. Перед переездом ей предложили взять с собой что-нибудь из хижины. Но Аврора собрала только маленький чемодан. На самом деле ей хотелось забрать своего пса. Но сад в Милане был слишком тесен для бордер-колли, привыкшего
Ее младший братик был неплохим. Хотя ему был всего годик и он еще не умел говорить. Зато ему нравилось засыпать рядом с ней. По вечерам Аврора иногда брала его на руки, а он клал головку ей на плечо и позволял себя укачивать.
Брат был точной копией своего отца. Фабио был этим доволен и все время повторял, что он дождевой червь.
К счастью, в семье мальчика называли не Адоне, а просто Адо. Это уменьшительное имя ему дали после того, как Серена нашла его в романе о Флоренции.
Аврора все еще не могла заставить себя называть ее мамой. Возможно, потому, что в ее сознании это слово по-прежнему ассоциировалось с другим человеком. Впрочем, не называла она ее и Сереной. Она всегда искала иные способы дать ей понять, что обращается именно к ней. Однако это утомляло ее все сильнее. И, случайно называя Серену по имени, Аврора замечала, что та поджимает губы, будто пытаясь сдержать огорчение.
Но Аврора ничего не могла с этим поделать. И никто не мог. Это было так, и все тут.
Немного поблуждав по пустынным школьным коридорам, Аврора зашла в туалет; как она и предполагала, внутри никого не было. В воздухе смутно пахло табаком. Она никогда не пробовала курить, хотя ей не раз предлагали.
С рюкзаком за спиной Аврора направилась к раковине, самой дальней в ряду из четырех, над которой висело еще целое зеркало, не полностью покрытое надписями и непристойными рисунками.
Аврора солгала подругам. Ей не нужно было пописать. Она просто хотела побыть одна. Ей хватит нескольких минут, а потом она их догонит.
Стоя перед зеркалом, она сняла белую кепку. Распустила волосы, встряхнула головой, чтобы откинуть их назад, и наконец взглянула на свое отражение.
В гладкой шевелюре, чуть выше левого уха, виднелся светлый локон.
Он появился откуда ни возьмись несколько дней назад. Однажды утром Аврора проснулась такой и сразу же решила спрятать его под кепкой. Она сама не понимала, почему локон так ее беспокоит, но пока что хотела только, чтобы никто о нем не узнал.
Аврора сняла рюкзак с учебниками, положила на раковину и полезла во внутренний карман. Этого момента она дожидалась все утро. Долго думала, как поступить, и наконец решилась.
Она нашла ножницы, которые принесла из дома, и наклонилась поближе к зеркалу, намереваясь отстричь этот светлый отросток. Она боялась, что появятся и другие, но сейчас важно было избавиться от этого.
Аврора уже примерилась беспощадно сомкнуть лезвия ножниц на локоне, но тут ее остановило журчание смывного бачка.