Воспламеняющая взглядом (Порождающая огонь)

Кинг Стивен

Перед первым тестом Пиншо предупредил его, что в кабинете на столе будет бутылочка с виноградным сиропом и этикеткой ЧЕРНИЛА, подставка с авторучкой, блокнот, графин с водой и два стакана. Пиншо предупредил его – испытуемый в полной уверенности, что в бутылочке чернила. Так вот, они будут весьма признательны Энди, если он «толкнет» испытуемого, чтобы тот налил себе воды из графина, добавил в стакан «чернил» и все это залпом выпил.

– Блестяще, – сказал Энди. Сам он чувствовал себя далеко не блестяще – целые сутки ему не давали торазина.

– Уж это точно, –

согласился Пиншо. – Ну как, сделаете?

– А зачем?

– Небольшое вознаграждение. Приятный сюрприз.

– Не будешь, мышка, артачиться – получишь сыр. Так, что ли?

Пиншо пожал плечами, снисходительно улыбаясь. Костюм сидел на нем элегантно до отвращения: не иначе как от «Брукс бразерс».

– Так, – сказал Энди, все понял. И почем стоит напоить беднягу чернилами?

– Ну, во-первых, получите свои таблетки. У него вдруг встал комок в горле; неужели я так пристрастился к торазину, подумал он, и если да, то как – психологически или физиологически?

– Скажите, Пиншо, что же, давить на пациента вас побуждает клятва Гиппократа?

Пиншо пожал плечами, продолжая снисходительно улыбаться.

– Кроме того, вам разрешат небольшую прогулку, – сказал он. – По-моему, вы изъявляли такое желание?

Изъявлял. Жил он вполне прилично – насколько приличной может быть жизнь в клетке. За ним числились три комнаты и ванная, в его распоряжении был кабельный цветной телевизор с дополнительными каналами, по которым каждую неделю давали фильмы, только вышедшие на экраны. В светлой голове одного из этих «жевунов» – возможно, то была голова самого Пиншо – родилось предложение не отбирать у него брючный ремень и не заставлять есть пластмассовой ложкой и писать разноцветными мелками. Вздумай он покончить с собой, его не остановишь. Ему достаточно перенапрячь свой мозг, чтобы тот взорвался, как перекачанная шина.

К его услугам были все удобства, вплоть до высокочастотной духовки в кухоньке. На стенах ярких тонов висели неплохие эстампы, на полу в гостиной лежал мохнатый ковер. Но с таким же успехом покрытую глазурью коровью лепешку можно выдавать за свадебный торт; достаточно сказать, что все двери в этой очаровательной квартирке без ручек. Зато дверных глазков было в избытке. Даже в ванной комнате. Энди подозревал, что каждый его шаг здесь не просто прослеживается, но и просматривается на мониторе, а если к тому же аппаратура у них работает в инфракрасном режиме, они тебя даже ночью не оставят в покое.

Он не был подвержен клаустрофобии, но слишком уж долго держали его взаперти. Это его подавляло при всей наркотической эйфории. Правда, подавленность не шла дальше протяжных вздохов и приступов апатии. Да, он заговаривал о прогулках. Ему хотелось снова увидеть солнце и зеленую траву.

– Вы правы, Пиншо, – выдавил он из себя, – я действительно изъявлял такое желание. Но дело кончилось ничем.

Поначалу Дик Олбрайт нервничал, явно ожидая от Энди любого подвоха: или на голову поставит, или заставит кудахтать, или отмочит еще какую-нибудь штуку. Как выяснилось, Олбрайт был ярым поклонником футбола. Энди стал его расспрашивать

про последний сезон – кто встретился в финале, как сложилась игра, кому достался суперкубок.

Олбрайт оттаял. Завелся на двадцать минут про все перипетии чемпионата, и от его нервозности скоро не осталось и следа. Он дошел в своем рассказе до похабного судейства в финальном матче, что позволило «Петам» выиграть у «Дельфинов», когда Энди сказал ему: «У вас, наверно, во рту пересохло. Налейте себе воды.»

Олбрайт встретился с ним взглядом.

– И правда пересохло. Слушайте, я тут болтаю, а тесты... Все к черту испортил, да?

– Не думаю, – сказал Энди, наблюдая, как он наливает воду из графина.

– А вы? – спросил Олбрайт.

– Пока не хочется, – сказал Энди и вдруг дал ему сильный посыл со словами: – А теперь добавьте немного чернил.

– Добавить чернил? Вы в своем уме?

С лица Пиншо и после теста не сходила улыбка, однако результаты его обескуражили. Здорово обескуражили. И Энди тоже был обескуражен. Когда он дал посыл Олбрайту, у него не возникло никакого побочного ощущения, столь же странного, сколь уже привычного, – будто его силы удваиваются. И никакой головной боли. Он старался как мог внушить Олбрайту, что нет более здравого поступка, чем выпить чернила, и получил более чем здравый ответ: вы псих. Что и говорить, этот дар принес ему немало мучений, но сейчас от одной мысли, что дар утрачен, его охватила паника.

– Зачем вам прятать свои способности? – спросил его Пиншо. Он закурил «Честерфилд» и одарил Энди неизменной улыбкой. – Я вас не понимаю. Что вы этим выигрываете?

– Еще раз повторяю, я ничего не прятал. И никого не дурачил. Я старался изо всех сил. А толку никакого. – Скорей бы дали таблетку! Он был подавлен и издерган. Цвета казались нестерпимо яркими, свет – резким, голоса – пронзительными. Одно спасение – таблетки. После таблеток его бесплодная ярость при мысли о случившемся, его тоска по Чарли и страх за нее – все куда-то отступало, делалось терпимым.

– И рад бы поверить вам, да не могу, – улыбнулся Пиншо. – Подумайте, Энди. Никто ведь не просит, чтобы вы заставили человека броситься в пропасть или пустить себе пулю в лоб. Видимо, не так уж вы и рветесь на прогулку. Он поднялся, давая понять, что уходит.

– Послушайте, – в голосе Энди прорвалось отчаяние, – мне бы таблетку...

– Вот как? – Пиншо изобразил удивление. – Разве я не сказал, что уменьшил вам дозу? А вдруг всему виной торазин? – Он так и лучился. – Вот если к вам вернутся ваши способности...

– Поймите, тут сошлись два обстоятельства, – начал Энди. – Во-первых, он был как на иголках, ожидая подвоха. Во-вторых, с интеллектом у него слабовато. На стариков и людей с низким уровнем интеллекта воздействовать гораздо труднее. Развитой человек – дело другое.

– Вы это серьезно? – спросил Пиншо.

– Вполне.

– Тогда почему бы вам не заставить меня принести сию минуту эту злосчастную таблетку? Мой интеллектуальный показатель куда выше среднего.

Энди попытался... никакого эффекта.