Воспоминание об Алмазных горах
Шрифт:
— Я с детьми пряталась в подвале. Не понять, как мы уцелели. Они убивали дубинками, топорами, закапывали в землю живых, бросали в кипящую воду…
Уцелеть-то они уцелели, но в ее глазах застыл безумный блеск, она часто теряла нить разговора, потом начинала рассказывать все сначала.
Мы уже знали, что американцы перед отступлением из Пхеньяна создали специальные команды подрывников и они, эти команды, по тщательно разработанному плану минировали почти каждый дом. А потом квартал за кварталом взлетали на воздух. Это было такое же холодное, преднамеренное уничтожение города со всеми его жителями, какое гитлеровцы произвели в Варшаве. Да, семья Квона чудом уцелела.
Когда мы прилетели в Пхеньян,
Штаб Народной армии располагался в северо-западной части города, под холмом Ченсынсан. В штаб нужно было идти по туннелю длиной метров триста. Тут, под холмом, находились рабочие кабинеты, спальни, зал заседаний кабинета министров. В штабе мы узнали, что нас откомандировывают в Маньчжурию, на станцию Даньдун на корейско-китайской границе по реке Ялуцзян, или, по-корейски, Амнок-кан. Предполагалось, что там мы будем обучать добровольцев танковому делу. Это совсем неподалеку от Пхеньяна, во всяком случае, гораздо ближе, чем от Пхеньяна до Сеула. Со дня на день мы должны были распрощаться с Кореей.
В эти дни из Советского Союза сюда непрерывным потоком шли грузы: медикаменты, продовольствие, одежда, строительные материалы. В подземных убежищах, которых здесь появилось очень много, были развернуты советские госпитали для пострадавшего мирного населения и раненых бойцов. За последние месяцы резко увеличился и поток боевой техники из Советского Союза.
Я все никак не могла смириться с видом разрушенного Пхеньяна. Вместо прекрасного, зеленого города со старинными дворцами и храмами, полного ярких цветов и вековых деревьев, были груды развалин. Раньше на восточной окраине города имелось всего одно кладбище, где были похоронены советские солдаты и офицеры, освободившие Корею. Теперь весь Пхеньян превратился в кладбище. Американские солдаты выжгли парки, срубили вековые кедры и плакучие ивы. Железнодорожные мосты, соединяющие остров Янгакто с городом, рухнули в реку.
В самом городе и его предместьях Реньхисан, Мангендэ и Чхильгор вскоре обнаружили массовые могилы расстрелянных и замученных.
Тут мы встретились с откровенным геноцидом, запланированным в военных штабах Соединенных Штатов. У пленных американцев находились листовки:
«Корейцы отличаются от американцев. Следовательно, не должно быть человеческого сочувствия. К ним надо быть беспощадным, только беспощадным».
У одного американского солдата отобрали дневник, и там имелись такие слова:
«Мне нравится стрелять прямо в лоб… Направляя дуло винтовки раненому в лицо, который умоляюще смотрит на меня, я испытываю настоящую гордость за себя, за всех нас. Прицеливаюсь точно в висок. Когда после моего выстрела у жертвы разваливается череп и из глазницы выпадает глазное яблоко, я знаю, что сделал меткий выстрел».
Такие же дневники в свое время находили у убитых гитлеровских солдат. «Ами» внесли кое-что свое: они снимали скальпы с мужчин, женщин и детей.
Особенно зверствовал в провинции Хванхэ уезда Синчхон некий лейтенант Гаррисон. Этот садист уничтожил более тридцати пяти тысяч мирных жителей! Убивал дубинкой или же приказывал продевать жертве в нос и уши проволоку, после чего человека таскали по улицам. Гаррисона поймали, и теперь мы спешили на пресс-конференцию, где он будет отвечать на вопросы корреспондентов иностранных газет. Говорили, на пресс-конференцию приведут офицеров, захваченных несколько дней назад в боях на подступах к Сеулу.
24 ноября генерал Макартур бросил свои войска в контрнаступление, которое многозначительно назвал «последним и решающим». Но увы. Только за одну
Макартур пытался свои неудачи свалить на вашингтонских политиков, которые-де сдерживают его действия, «повисли на руках». Трумэн объявил о введении чрезвычайного положения в Соединенных Штатах, сместил военного министра Джонсона, заменив его Маршаллом. Газеты откровенно высказывались за то, что пора бы дать отставку и Макартуру. Намекали, что звезда Трумэна закатилась, обличали его в том, что он окружил себя «торговцами влиянием» — взяточниками. Секретарь Трумэна берет взятки наличными и предметами роскоши. Его военный адъютант получил за оказанные услуги семь холодильников. Возле президента организовалась целая группа людей, которых стали называть «пятипроцентниками», так как они получали пять процентов от доходов с заключенной с их помощью сделки. Трумэн оправдывался:
«До тех пор, пока существуют люди, дающие взятки, будут существовать и люди, готовые получить взятки. Это утверждение в одинаковой степени относится как к частному бизнесу, так и к государственному и правительственному бизнесу. Это имеет место и в области промышленности и банковского дела, и в федеральном правительстве. Коррупция неизбежна».
Здание, где должна была состояться пресс-конференция, находилось неподалеку от Хэбансанского парка. Оно каким-то чудом уцелело. Неподалеку устроили бомбоубежище на случай налета американской авиации. Правда, за последнее время налетов не было, и люди постепенно успокоились.
В зале пар валил изо рта. Сидели в пальто и головных уборах. Нас, как гостей, усадили поближе к сцене, где, собственно, и должна была происходить беседа корреспондентов разных стран с военнопленными.
Когда их ввели под конвоем в зал, я даже привстала с места, протерла глаза. Не поверила: капитан Маккелрой! Он был все такой же, каким я помнила его по Токио: сытенький, ухоженный. Только исчезла снисходительная улыбка и глаза утратили выражение наглой самоуверенности. Это был просто военнопленный, уже успевший привыкнуть поднимать руки. Он зябко кутался в военное плащ-пальто с капюшоном. Капюшон был отброшен на плечи, и светлые волосы Маккелроя растрепались.
Их было пятеро. Они сели на указанную им скамейку лицом к залу, так что мы могли их рассматривать.
— Это и есть тот самый Маккелрой, — тихо сказала я Аверьянову. Но Маккелрой, по-видимому, услышал и заскользил по залу беспокойным взглядом. Наши глаза встретились. Он криво усмехнулся и тут же отвел глаза. В памяти мгновенно встала картина: банкетный зал ресторана «Империал», легкая экзотическая музыка, танцы Саи Шоки… С какой развязной уверенностью говорил тогда Маккелрой о пиратстве, агрессии, об индивидуальной инициативе… Как там? «Корея — это мастерская, где американцы имеют шанс создать прототип такого мира, каким они хотят видеть весь мир…»
Рядом с Маккелроем сидел прославившийся своими зверствами в провинции Хванхэ лейтенант Гаррисон, плечистый рыжеватый человек лет под сорок, с массивной челюстью и набрякшими веками. Он сидел прямо, ни на кого не смотрел, ворот его темно-зеленой рубахи был вызывающе распахнут.
Когда чехословацкий журналист спросил, правда ли, что он, офицер американской армии, загнал в Синчхоне в бомбоубежище двести детей и стариков, облил их бензином и сжег, Гаррисон спокойно ответил:
— Да, так все и было. Мы там сожгли живыми шестьсот пятьдесят корейцев. Потом еще пятьсот двадцать корейцев и кореянок с детьми по моему приказу загнали в бомбоубежище бывшей уездной милиции и взорвали их всех.