Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки]
Шрифт:
В 1438 году, когда Рене Анжуйский осадил Неаполь, ядро, выпущенное им, должно было попасть в голову большого деревянного распятия, венчавшего алтарь, где был погребен Конрадин. Но фигура Распятого склонила голову к правому плечу таким образом, что ядро просвистело мимо, не задев его, и застряло в стене.
Это распятие к тому времени уже славилось особой святостью благодаря дивному чуду, явленному Небесами: на голове Распятого росли волосы, как будто он был живым человеком. Каждый год в день святой Пасхи синдик Неаполя золотыми ножницами отрезал отросшие волосы, оделяя их прядями
В монастыре при этом самом храме в 1647 году был убит Мазаньелло.
Итак, благодаря всем этим преданиям, отчасти историческим, отчасти религиозным, церковь дель Кармине, расположенная близ Старого рынка, то есть в наиболее многолюдном квартале Неаполя, была весьма почитаема не только у простонародья, но и у всех сословий общества.
Итак, именно в пасхальное воскресенье 1794 года, в тот миг, когда священник поднял облатку, вдруг раздалась чудовищная брань и некто с бледным лицом, с волосами, стоящими дыбом, с пеной на губах и каплями пота, стекающими по лбу, расшвыривая толпу локтями, прорвался к алтарю и, ударив священника по лицу, вырвал у него из рук облатку и растоптал ногами.
В средние века сказали бы, что этот человек одержим дьяволом, и совершили бы над ним обряд изгнания бесов.
В XVIII веке его сочли нечестивцем и святотатцем, проповедником кощунственных французских идей, и по этому поводу затеяли судебный процесс.
Он был недолог. Виновный не только ничего не отрицал, не только не искал себе оправданий, но и перед лицом судей продолжал поносить Господа, Иисуса Христа и Пресвятую Деву.
Звали его Томмазо, родом он был из Мессины. Ему сравнялось тридцать семь лет, он имел трех братьев и сестру, но у него не было ни отца, ни матери, ни постоянного места жительства.
По крайней мере, он так заявил.
Духовенство извлекло для себя немало пользы из этого происшествия. Святые отцы говорили, что этот человек есть воплощение своего нечестивого времени, живой символ падения нравов, до которого довели общество революционные идеи.
Что касается судей, то они не боялись перестараться, выражая ужас, который внушало им подобное преступление. Они не только приговорили виновного к повешению, но еще постановили, что его надлежит вести к месту казни с кляпом во рту, дабы богохульства, какие будет изрыгать осужденный в свой последний час, не оскорбляли чувства добрых христиан.
Впрочем, в продолжение трех дней, предшествующих казни, во всех церквах при большом стечении народа должны были читаться молитвы во искупление этого злодейства.
Только двое судейских, председатель суда Чито и советник Потенца, высказались против смертной казни и убеждали отправить Томмазо Амато в больницу.
Исполнение приговора было назначено на субботу 17 мая.
Осужденного провезли по всем улицам Неаполя, кроме тех, что примыкали к королевскому дворцу, ибо на какой-нибудь из этих улиц ему мог повстречаться король, а такая встреча спасла бы преступнику жизнь. Духовенство хотело показать всем жителям Неаполя, какой жребий ожидает богохульников.
Наконец несчастного привезли на Рыночную площадь, где должна
Несмотря на долгую утомительную езду по городу, осужденного взбадривало нечто вроде лихорадочного возбуждения. По лестнице он поднялся довольно решительным шагом, словно не отдавал себе отчета, что каждая ступенька приближает его к смерти. Потом, когда казнь совершилась, тело его было брошено в костер, а пепел от этого костра, вперемешку с его собственным, развеяли по ветру.
40
Белые (ит.).
Вечером того же дня, когда эта жестокая расправа наполнила ужасом сердца неаполитанцев, пришло письмо от генерала Данеро, правителя Мессины: он настойчиво просил возвратить бежавшего из мессинской больницы несчастного безумца по имени Томмазо Амато.
В каком бы секрете власти ни старались держать это известие, истина просочилась наружу: весь Неаполь узнал, что судьи приняли возбуждение сумасшедшего за нечестивую выходу атеиста. Якобинцы не преминули распространить эту историю как можно шире.
Эта ошибка, казалось бы, должна была умерить пыл судей, однако, напротив, она удвоила их рвение. Они постановили, чтобы трибунал заседал без перерывов, исключая лишь те, что необходимы для еды и сна.
Это происходило в то самое время, когда Британия, желая расквитаться за поражение в Тулоне, решила отправить военную экспедицию на Корсику. Сент-джеймсский кабинет уже давно пользовался услугами Паоли: было известно, что на этого человека, которого его соотечественники считали самым великим сыном своей родины, можно положиться.
Королева была предупреждена об этих планах сэром Уильямом Гамильтоном, а скорее мною. Речь шла о необходимости получить от нее — задача не из трудных — согласие на то, чтобы в соответствии с положениями договора между Великобританией и Королевством обеих Сицилии войска этих держав действовали совместно. Король тогда распустил слух, что на эту экспедицию он пожертвовал десять миллионов из своих собственных средств, а королева появлялась на прогулках и в театре в фальшивых бриллиантах, говоря, что настоящими она пожертвовала во имя нужд государства.
Нельсону было поручено возглавить осаду Кальви. Ядро, упав на землю в нескольких шагах от него, взметнуло в воздух целый фонтан гальки. Один из камешков, попав Нельсону в левый глаз, выбил его.
Тому, кто желает знать, какое закаленное сердце билось в груди этого сурового моряка, которого французские ядра калечили снова и снова, прежде чем наконец он расквитался под Трафальгаром за две разбитые эскадры, стоит прочесть письмо, отправленное им адмиралу Худу в тот самый день, когда он получил эту ужасную рану: